Сергей Марков - Гарсиа Маркес
Маркес решил не позволять себе ни дня отдыха, писать где угодно, даже в ненавистных самолётах. Но на середине рассказа о своих похоронах почувствовал, что устал больше, чем если бы писал роман. И потом понял: на короткий рассказ тратишь столько же сил, сколько нужно, чтобы начать большой роман. Потому что в первом же абзаце романа надо определиться во всём: как писать, в каком тоне, стиле, ритме, знать, как длинен он будет, а иногда даже обрисовать характер какого-нибудь персонажа. «Но вообще-то роман — как брачные узы, их можно укреплять день ото дня. А рассказ — занятие любовью: коли не заладилось у партнёров, ничего уже не поправишь».
«Всё остальное, — рассказывал журналистам Маркес, — наслаждение самим процессом писания, требующим величайшего самоуглубления и одиночества, какое только можно себе представить. И если до конца своих дней ты не продолжаешь править и переписывать роман, то лишь потому, что та же самая железная сила, которая необходима, чтобы начать книгу, заставляет тебя закончить её. А когда берёшься за рассказ, там нет ни начала, ни конца: он или завязывается, или не завязывается. И если он не завязывается сразу, то — знаю и по собственному опыту, и по чужому — в большинстве случаев лучше начать его заново и совсем иначе или выкинуть в мусорную корзину. Кто-то, не помню кто, замечательно выразил это утешительной фразой: „Хороший писатель лучше узнаётся по тому, что он разорвал, чем по тому, что он опубликовал“. По правде говоря, я не разорвал черновики и наброски, я поступил хуже: начисто о них забыл».
Эта ученическая тетрадка в Мехико на его письменном столе тонула в ворохе бумаг до 1978 года. Однажды Маркес искал что-то совсем другое и подумал, что она давно уже не попадается ему на глаза. Но не обеспокоился. А когда осознал, что её и на самом деле не было на столе, — по-настоящему перепугался. В доме на улице Огня не осталось и угла, который бы он не обшарил. С Мерседес и сыновьями они двигали мебель, снимали с полок книги, чтобы убедиться, что тетрадка не завалилась за них, и подвергали непростительным расспросам обслугу и друзей. Никакого следа. Единственно возможным — или приемлемым? — объяснением было то, что, расчищая в очередной раз стол от бумаг, что делал периодически, вместе с бумагами он отправил в мусорную корзину и тетрадь.
Его удивила собственная реакция на это: вспомнить темы, о которых он думать не думал почти четыре года, стало для него делом чести. Он старался вспомнить их во что бы то ни стало и с таким напряжением, как если бы писал. И в конце концов восстановил наброски к тридцати из шестидесяти четырёх рассказов. А поскольку, вспоминая, он одновременно подвергал их строгому отбору, то без особого сожаления отбросил те, из которых, как ему показалось, ничего нельзя было сделать, и в результате осталось восемнадцать. На этот раз Маркес решил писать их сразу, без передышки. Но скоро понял: запал прошёл. Однако же, вопреки тому, что сам всегда советовал начинающим писателям, он не выбросил их на помойку, а снова отложил. Так, на всякий случай.
Когда в 1979 году Маркес начал писать «Историю одной смерти…», он в очередной раз понял, что, делая перерывы между книгами, иногда по три-четыре года, теряет навык и ему с каждым разом становится всё труднее начинать новую работу. И потому в период между октябрём 1980 года и мартом 1984-го еженедельно писал журналистские заметки для газет разных стран — ради дисциплины и чтобы «не остывало» перо (178 публикаций — абсолютный рекорд для писателя его уровня!). Ему подумалось, что его конфликт с набросками в той тетради связан с определением их литературного жанра и что всё-таки это должны быть не рассказы, а газетные или журнальные очерки. И лишь после того, как опубликовал пять очерков, написанных на основе набросков из злополучной тетради, он снова переменил мнение: они больше подходят для кино. Так были написаны пять сценариев для кино и один — для телесериала.
Не предвидел Маркес, как потом говорил, одного — что работа для газеты и для кино может изменить его представления относительно рассказов. Так что, когда он стал писать их в том виде, в каком они потом и вышли в свет, приходилось тщательно, пинцетом, отделять его собственные представления от тех, которые были привнесены режиссёрами во время работы над сценариями. И, кроме того, одновременная работа с пятью разными творческими личностями подсказала новый метод: Маркес начинал писать рассказ, когда выдавалось свободное время, и откладывал его, когда уставал или возникала какая-нибудь непредвиденная работа. Таким образом, шесть из восемнадцати набросков рассказов оказались в мусорной корзине, и среди них — рассказ о его собственных похоронах, потому что ему так и не удалось по-настоящему передать ощущение праздника, испытанное когда-то во сне.
Основная тема рассказов — странные и часто весьма таинственные происшествия, выпадающие на долю латиноамериканцев в Европе. Каждый из «Двенадцати рассказов-странников» — это роман в концентрированном виде. Эти рассказы-романы написаны в разных жанрах, от love story, мелодрамы до триллера, полицейского и даже политического детектива: и «Счастливого пути, господин президент!», и «Самолёт спящей красавицы», и «Я пришла только позвонить по телефону», и «Августовские страхи», и «Трамонтана»…
«В принципе, „Двенадцать рассказов-странников“ — книга о латиноамериканских туристах, — рассказал Маркес летом 1994 года первому в новой России туристическому журналу „Вояж“ (основателем и первым главным редактором которого явился автор этих строк). — В основном мои герои отправляются в Европу как туристы, а там начинаются приключения и злоключения, свидетельствующие о глубокой разнице менталитетов… Кстати, смею предположить, что нечто подобное скоро ждёт и вас, бывших граждан СССР. О том, как из герметичного общества, из занавешенной железным занавесом империи впервые люди выезжают, об их ощущениях, мыслях, переживаниях было бы любопытно узнать, по крайней мере, мне, побывавшему в СССР ещё на молодёжном фестивале в 1957-м, вскоре после смерти Сталина… Большинство моих вещей, журналистику не имею в виду, это само собой разумеется, — о путешествиях, герои всё время в движении или в стремлении к движению — и в „Сто лет одиночества“, и в „Эрендире“, и в „Генерале“… И я сам всё куда-то еду, плыву или, не дай бог, лечу… Может, в этом и есть смысл жизни?.. Желаю вашему „Вояжу“ ярких радостных вояжей».
Воодушевлённый интервью, взятым по моей просьбе друзьями в Мексике, я написал Маркесу письмо, в котором заверил его, что журнал будет «не хуже немецкого „GEO“ или американского „National Geographic“», сообщил, что согласились сотрудничать с нами Жак Ив Кусто и Тур Хейердал, известные писатели, журналисты, фотохудожники… И попросил (наглость!) присылать заметки о любых его передвижениях по земле. Ответа не последовало.
