Николай Японский - Дневники св. Николая Японского. Том ΙV
Господь, наверное, готовит в нем будущего хозяина здесь. Или же пошлет другого, откуда–нибудь. Когда прибудет миссионер, он должен здесь быть прежде всего наставником в Семинарии (и в то же время изучать японский язык), чтобы внести в Семинарию дух благочестия и ревности по Церкви; в то же время он будет воспитывать будущих сотрудников себе. Лет пять он пусть и занимается исключительно воспитательною частию. Так он воспитает людей, которые со временем будут старшими сотрудниками его по Церкви. В то же время он изучит японский язык. После этого периода он наполовину пусть учит в Семинарии, наполовину занимается посещением Церквей. Когда пять лет проведет и так, то будет в состоянии принять на свое попечение все по Церкви. К этому времени он уже должен быть Епископом, а я готов в могилу. Да сотворит Господь так во благо Японской Церкви!
1/14 февраля 1901. Четверг.
Целый день не мог отделаться от печали, навеянной вчера неимением в Японии добрых церковных деятелей, и безнадежностью иметь их в ближайшем будущем. Сегодняшняя почта подбавила печали: в «Православном Благовестнике», № 23, прошедшего года, есть статья «Международная Миссионерская Конференция студентов в Лондоне», где протестантство гремит и трещит. Решено на ней: непременно весь мир просветить христианством в течение жизни и деятельности нынешнего поколения. К числу языческих стран, которых решено просвещать, причислена и Россия с Грецией. Гласит статья: «Конференция разделилась на восемь секций, обсуждавших миссионерское положение указанной каждой из них языческой страны. Эти восемь секций: африканская, китайская, индийская, японская, иудейская, магометанская, южно–американская и греко–восточная» — к которой кто же мог принадлежать, как не Россия и Греция! Господи, доколе Ты терпишь поношение Твоего истинного Евангелия? Помоги воспрянуть России, которой Ты вверил православие! Нечистые насекомые облегли это огромное тело и сосут из него кровь — как Лев Толстой и вся эта вонючая, как клопы, интеллигенция, лакействующая пред Запасом. Помоги сбросить эту нечисть!
И всенощная сегодня была такая грустная–грустная, несмотря на отличное пение! Нет для меня радости, коли нет успеха православной веры!
2/15 февраля 1901. Пятница.
Праздник Сретения.
Из города в Церкви почти никого.
Был христианин из Немуро Ока. Когда я посещал Немуро, не видался с ним — был он где–то на стороне; но знаю, что это один из самых щедрых жертвователей на Церковь там. Родом он с Сикоку, из деревни недалеко от Маругаме; туда он теперь и направляется по делам, на несколько дней. Крик поднял (не сердитый, впрочем, а такова его манера говорить) — требует смены о. Игнатия Като — «не годится–де для Немуро; слушателей сколько угодно можно иметь, но у него никого; и христиане все не любят его; в Церковь ходит человека три — сам он, Ока в том числе; никаких обвинений против о. Игнатия принести он не может, но лучше бы в Немуро иметь хоть бы даже прежнего катихизатора Симона Тоо- кайрина, чем его. Деятельного там нужно иметь священника; а о. Игнатий совсем бездеятельный; хранить (мамору) Церковь он, быть может, и годится, по возвращать (сусуму) совсем не способен». Едва ли я успокоил его речами, что решительно нет никого заменить о. Игнатия; пусть они — христиане — сами помогают ему умножать число христиан, еще пусть найдут способного и пришлют сюда в Катихизаторскую школу, чтобы образовать местного катихизатора, иначе Немуро и вперед будет без катихизатора; никто туда не хочет идти, тем более, что и для «найци–по кёоквай» недостает катихизаторов.
Григорий Ито, которого я вместо просимого им учительства в школе (на церковный счет) в Симооса отправил в Аннака на место Сакума, вместо которого о. Павел Морита неустанно требовал кого–нибудь, явился, наконец (после визита в Симооса для совещаний), чтобы последовать указанному ему направлению и, по получении дорожных и содержания, в пять часов отправился в Маебаси к о. Морита, в его распоряжение.
3/16 февраля 1901. Суббота.
Полдня занятие отчетами, полдня рассылка содержания служащим за третий и четвертый месяцы — дальнейшим; разослано 3252 ены.
Был Стефан Тадзима, служивший когда–то катихизатором и опять просящийся на службу. По того, что сказано было ему исправить, еще не исправил: со взятой им в дом девицей не повенчался; говорит, что взял по настоянию матери и, научив ее христианской вере, непременно повенчается. Тем не менее это останется пятном на нем. Но так как в других отношениях он человек хороший, то указан ему выход в катихизаторы, которым, если захочет, может воспользоваться. Повенчавшись, пусть служит катихизатором честно до тех пор, пока заявит себя заслугами, после чего священник, у которого он будет честно служить, будет иметь право на Соборе просить о принятии его в число катихизаторов, состоящих на церковной службе.
4/17 февраля 1901. Воскресенье.
Мясопустное.
Утром ночной дворник Василий Такеда пришел сказать, что к нему, к сторожке, подкинули ребенка ночью, в те минуты, когда он обходил здания. Оказалось — девочка, лет двух; одета довольно исправно, при ней два хлебца и два апельсина. Василий тотчас же сказал полицейскому, и ее утром взяли в полицейский дом. Я сказал Василию, что «так как нам доверили ребенка, то хорошо бы нам и воспитать его; не возьмет ли Женская школа на себя это? Пусть он спросит у начальницы школы, Елисаветы Котама». — Елисавета и все в школе пожелали взять подкинутую на воспитание. Но когда послали в полицию, чтобы ее взять оттуда, оказалось, что ее уже отослали в Воспитательный дом, в Сугамо. Завтра Василий Такеда с женой съездят туда, чтобы опознать ее и привезти на воспитание сюда.
5/18 февраля 1901. Понедельник.
Дворник Василий и Феодора, его жена, были в Воспитательном доме, опознали вчера подкинутую девочку, но она уже сидит на руках у няни и к ним не идет. Начальство не вдруг соглашается отдать ее, но и не крепко стоит за нее — обещалось дать знать сюда, когда можно будет взять девочку: сказали, однако, чтобы прийти за нею тогда с заготовленным для нее платьем, в которое ее тепло одеть. Сказали также, что если потом девочка не понравится взявшим ее на воспитание почему–либо, то по истечении трех месяцев ее можно опять принести в Воспитательный дом. Елисавета приходила спросить насчет платья; я сказал, что может приготовить, что нужно. Женская школа, по–видимому, большое участие принимает в деле; еще бы! Нянчиться–то какое удовольствие! И нянек сколько!
