Теодор Гладков - Артур Артузов
Между тем начальник секретариата НКВД и его заместитель (к тому же креатура самого наркома) могли затребовать и в 3–м отделе ГУГБ (бывшем КРО), и в 7–м (бывшем ИНО), и в Разведупре РККА{136} любые документы, содержащие информацию, необходимую для фабрикации правдоподобных признаний Артузова.
В следственном деле Артузова имеются всего два протокола его допросов, подписанные проводившими их Дейчем и Аленцевым. Из тюремного журнала установлено, что «беспамятный» Аленцев трижды допрашивал Артузова уже после того, как было составлено и утверждено обвинительное заключение по его делу. Вопрос: с какой целью? У автора в качестве версии есть единственный ответ: видимо, Аленцев готовил подследственного к заседанию Военной коллегии Верховного суда СССР, уговаривал не отказываться от данных на следствии показаний. Скорее всего, такого согласия не добился, потому никакого суда и не было. По закону каждая встреча следователя с подследственным должна быть запротоколирована и подшита в «дело». Отсюда может возникнуть представление, что за два месяца содержания Артузова в Лефортовской тюрьме его допрашивали всего два раза. Эти протоколы, многостраничные, отпечатанные на машинке, оформлены вроде бы правильно с указанием времени начала и завершения допроса, с непременной подписью арестованного не только на последней, но и внизу каждой страницы.
Однако на самом деле допросов Артузова было много больше, и подтвердил это невольно, то ли из–за юридической неграмотности, то ли из–за наплевательского отношения к закону… сам Дейч!
Дело в том, что первыми словами, которыми Дейч начал якобы первый запротоколированный допрос, были следующие: «Вы на протяжении ряда допросов упорно скрываете свою вину и отказываетесь давать следствию показания о своей антисоветской и шпионской деятельности…»
Выходит, имели место предыдущие допросы, на которых в течение двух недель (это немалый срок для сопротивления моральному, психическому и физическому воздействию) Артузов категорически отказывался признать себя виновным в предъявленных ему обвинениях! Потому и составлен был протокол впервые лишь 27 мая, что Артузов в этот день наконец дал признательные показания, точнее – подписал их. Как вопросы Дейча, так и ответы Артузова отпечатаны на машинке. Это означает, что протокол был составлен, обработан, перепечатан на машинке и подписан всеми участниками допроса позднее. К тому же слишком гладко в нем сформулированы так называемые показания, они носят откровенные следы большой подготовительной работы, понятное дело – следователя и его помощников, а не подследственного.
Наконец, тому есть еще одно доказательство. Их дал уже полковник, заместитель начальника Управления КГБ при Совете Министров СССР по Московской области Виктор Терентьевич Аленцев в 1955 году.
Аленцев показал, что когда он в первый раз сопровождал Дейча в Лефортовскую тюрьму, то сразу по самому ходу допроса понял, что его начальник допрашивает Артузова не впервые. После этого, по словам Аленцева, он сопровождал Дейча в Лефортово еще раз пять и делал записи. Никаких протоколов при этом не велось. По окончании допроса Дейч все записи забирал с собой на Лубянку, а спустя некоторое время возвращался в тюрьму с уже готовым, перепечатанным протоколом, который и заставлял подписывать Артузова.
На вопрос, применяли ли к Артузову меры физического воздействия, Аленцев стыдливо отвечал, что ему об этом ничего не известно. Но сказал, что Дейч обращался с Артузо–вым чрезвычайно грубо, допускал матерную ругань. Возможно, что при Аленцеве Артузова действительно не били. Но хорошо известно, что во многих случаях подследственных избивали специально содержащиеся в тюремном штате сотрудники – «молотобойцы», избивавшие и пытавшие заключенных в специальных помещениях между допросами. Так что вовсе не обязательно следователю в высоких чинах было самому пускать в ход кулаки и резиновую палку. Автор еще раз обращает внимание читателя на разницу в почерках Артузова: самая последняя его запись – жалкие каракули, выведенные дрожащей, непослушной, возможно, травмированной рукой.
Как далее рассказал Аленцев, к середине августа следствие было завершено, и на основании всего лишь двух протоколов Шапиро велел ему составить обвинительное заключение. Когда Аленцев возразил, что сделать это на основании только двух протоколов, при отсутствии материалов очных ставок (они не проводились), каких–либо улик, иных доказательств, никак нельзя, Шапиро в грубой форме приказал ему: «Делай как приказано!»
В конечном итоге на основании всего лишь допросов (двух – официально) комиссар госбезопасности третьего ранга Яков Дейч превратил корпусного комиссара РККА Артура Артузова в многолетнего шпиона сразу четырех (!) разведок – французской, немецкой, английской, польской.
Должно быть, кто–то наверху сказал Дейчу «хватит», иначе он завербовал бы своего подследственного еще в несколько европейских, и не только, спецслужб.
Кроме того, он сделал Артузова активным участником заговора в НКВД во главе с бывшим наркомом Ягодой.
Примечательно, что Дейч «доказал», точнее, добился «признания» шпионажа Артузова в пользу тех именно стран, чьи разведки тот в действительности наиболее успешно громил, чьи агентурные сети и гнезда ликвидировал до основания и, наоборот, в важные центры которых внедрял своих нелегалов и агентов.
С точки зрения здравого смысла только сумасшедший мог объявить английским шпионом человека, который обезвредил старого английского агента Сиднея Рейли! Или, быть может, Артузов совершил это с благословения Лондона?
Первая страница протокола допроса Сиднея Рейли
Именно Артузов на семь–восемь лет полностью блокировал всю работу весьма деятельной тогда и опасной польской разведки. Неужели же для этого ему самому непременно нужно было стать польским шпионом? Еще один вопрос можно было бы задать комиссару госбезопасности Дейчу: почему агент гестапо не выдал тому же самому гестапо самого ценного советского разведчика в Японии Рихарда Зорге? И еще один вопрос: зачем французский шпион Артузов регулярно, много лет подряд «скармливал» французскому генштабу через поляков дезинформацию о боеспособности Красной армии?
Письмо С. Рейли Ф. Дзержинскому
И наконец: шпионом «вообще» быть нельзя, «шпион „вообще“» – такая же нелепость, как боксер по переписке. Между тем в объемистых протоколах допросов не приведено ни одного конкретного факта передачи какой–либо иностранной разведке хоть самой захудалой шпионской информации. При обыске у Артузова не обнаружено никакого шпионского снаряжения, приспособлений для тайнописи, шифров, кодов, нет изобличающих свидетельств скрытого наружного наблюдения, тайников, полученной за свою преступную деятельность иностранной валюты, нет данных о фиксированных контактах с зарубежным связником. Ничего подобного! В «деле» присутствует только «царица доказательств» – признания подследственного, самооговор, ничем не подкрепленный, никак не проверенный. При нормальном судопроизводстве подобным признаниям грош цена и обвинительное заключение неминуемо рассыпается как карточный домик.
