Павел Басинский - Лев Толстой: Бегство из рая
В «Летописи» Оптиной пустыни ничего не говорится о телеграмме Толстого. Зато в ней подробно говорится о телеграмме калужского епископа, из-за которой Варсонофий и оказался в Астапове.
«Накануне, 4-го числа сего месяца (ноября. – П.Б.), утром получена телеграмма Преосвященного Калужского о назначении по распоряжению Синода бывшему скитоначальнику иеромонаху Иосифу ехать на станцию Астапово Рязанско-Уральской железной дороги к заболевшему в пути графу Льву Толстому для предложения ему духовной беседы и религиозного утешения в целях примирения с Церковью. На сие отвечено телеграммою, что отец Иосиф болен и на воздух не выходит, но за послушание ехать решился. При сем настоятелем Оптинским испрашивалось разрешение вследствие затруднения для отца Иосифа ехать по назначению заменить его отцом игуменом Варсонофием. На это последовал ответ епископа Вениамина, что Святейший Синод сие разрешил. Затем отцом настоятелем телеграммою запрошено у Преосвященного, достаточно ли в случае раскаяния Толстого присоединить его к Церкви чрез Таинства Покаяния и Святого Причащения, на что получен ответ, что посланное для беседы с Толстым лицо имеет донести Преосвященному Калужскому о результате сей беседы, чтобы епископ мог о дальнейшем снестись с Синодом. Вечером 4-го же числа от старца отца Иосифа было телеграммою спрошено у начальника станции Астапово, там ли Толстой, можно ли его застать 5-го числа вечером и если выехать, то куда. На это получен ответ, что семья Толстого просит не выезжать. Однако утром сего числа игумен Варсонофий, во исполнение синодального распоряжения, выехал к графу Толстому в Астапово».
Никакой инициативы Толстого из Астапова не было. Но не было инициативы и со стороны Оптиной. Инициатива была со стороны Синода, и старцы Оптиной восприняли ее как послушание.
Приехавший в Астапово Варсонофий оказался в мучительно трудном положении. Во-первых, его известность в то время была несравненно меньше славы Иосифа, с которым действительно хотел встретиться Толстой в Оптиной. Во-вторых, для Варсонофия обнаружить подлинные мотивы приезда означало выставить Синод в неприятном свете. Варсонофий вынужден был молчать. Но при этом он выглядел «самозванцем». Ведь его не приглашали не только Толстой, но даже и семья, которая к этому времени уже почти в полном составе (за исключением проживавшего в Париже Льва Львовича) находилась на станции.
Варсонофий оказался таким же «крайним» страдательным лицом, как и ротмистр Савицкий. (Кстати, Варсонофий в прошлом был полковником армии.) На него переложили ответственность за роковую ошибку Синода 1901 года, в которой старец не принимал ни малейшего участия. В глазах сотни корреспондентов, освещавших астаповскую трагедию, он выглядел «засланным казачком», о котором писали в исключительно издевательском ключе.
Больше того, судя по телеграммам корреспондентов, Варсонофий был вынужден не просто молчать, а говорить неправду об истинных причинах своего приезда.
А.Ф. Аврех – «Раннему Утру»: «Только что приехал игумен из Оптиной пустыни Варсонофий сопровождении иеромонаха Пантелеймона (оптинский врач. – П.Б.). По словам последнего Варсонофий командирован Синодом. Сам же Варсонофий отрицает это, говоря, что заехал проездом на богомолье».
П.А. Виленский – «Киевской мысли»: «Мне игумен сказал, Толстого не знает; ехал на богомолье, заехал».
Гарнес – «Саратовскому вестнику»: «…монахи отрицают цель».
А.А. Епифанский – «Утру»: «Старец беседе корреспондентами говорит, едет богомолье, заехал повидать Толстого. Андрею Львовичу заявил, Толстой время поездки Оптину искал его».
Гарнес: «Монахи прибыли дарами, совещались дорожным священником, ночью тайно пробрались дому. Толстому не проникли: дверь замке, ключник пропускает паролю».
Эти телеграммы можно цитировать бесконечно. То откровенное публичное унижение, которому подвергался пожилой монах, впоследствии причисленный к лику святых, яснее ясного свидетельствует о роковой ошибке Синода 1901 года. Нашли кого «отлучать»! Толстого! Чуть ли не единственного верующего человека среди всей пишущей братии! Среди корреспондентов в Астапове не было ни одного «отлученного».
Не лучшим образом повела себя по отношению к старцу семья Толстого. Зная, что отец, бежав из дома, первым делом поехал в монастырь, Саша сделала всё для того, чтобы отец ничего не знал о приезде священника в Астапово. У нее было твердое оправдание: врачи не советовали беспокоить больного. На этом же основании и другие дети Л.Н., включая Сергея и Татьяну, находившиеся рядом с отцом, не настаивали на том, чтобы сообщить Л.Н. о приезде Варсонофия и телеграмме митрополита Антония. Но это оправдание видится весьма зыбким. В Крыму, когда Толстой находился в предсмертном состоянии, известие о письме Антония, о котором сообщила ему жена, почему-то не вызвало у него остановки сердца. Зато мы твердо знаем, что думал Толстой о церкви в тот момент. Но мы ничего не знаем о его мыслях об этом перед настоящей смертью.
И это – печально…
На запасном пути
В книге «Уход Толстого» Чертков в качестве одного из главных аргументов в пользу завещания Толстого, по которому все права на распоряжение литературным наследием писателя фактически переходили одному В.Г., приводил тот факт, что единственным человеком, которого Л.Н. вызвал в Астапово, был именно он. Судя по запискам Саши и Маковицкого, это действительно так. Но всё-таки никакой телеграммы Толстого с вызовом Черткова не было. Телеграмма была от Саши со слов Толстого, вроде бы пожелавшего видеть Черткова. Но при этом сам Толстой продиктовал дочери телеграмму другого содержания. Две телеграммы были посланы дочерью одновременно в 10:30 утра 1 ноября.
Утром 1 ноября, пишет Маковицкий, Толстой почувствовал себя бодрее. Температура упала до 36,2°. «Л.Н. говорил, что ему лучше и что можно ехать дальше». Телеграмма Черткову, которую Толстой продиктовал Саше, была такая: «Вчера захворал. Пассажиры видели ослабевши шел поезда. Нынче лучше. Едем дальше. Примите меры. Известите. Николаев».
Из этой телеграммы никак нельзя сделать вывод, что Л.Н. вызывал Черткова в Астапово. Скорее наоборот. Толстой просил «милого друга» оставаться на месте и «принимать меры». Об этих «мерах» он писал Черткову из Шамордина: следить за состоянием и настроением С.А. и сообщать ему по пути его следования. Но вместе с этой телеграммой Саша отправила свою: «Вчера слезли Астапово. Сильный жар, забытье. Утром температура нормальная, теперь снова озноб. Ехать немыслимо. Выражал желание видеться вами. Фролова».
