Эдвард Янг - Крадущиеся на глубине
Двенадцать маленьких лодок S однажды вышли в море,
"Морская звезда" ушла вперед - и их осталось одиннадцать.
Одиннадцать осторожных лодок S старались держаться вместе,
"Морской конек" не ответил на вызов - и их осталось десять.
Десять упрямых лодок S шли вперед,
"Стерлядь" утонула - и их осталось девять.
Девять смелых лодок S искушали судьбу,
"Акула" не победила - и их осталось восемь.
Восемь стойких лодок S - с людьми из Ханта и Девона,
"Акула" опоздала - и их осталось семь.
Семь храбрых лодок S испытывали разные приемы,
"Меч-рыба" испытала самый новый - и их осталось шесть.
Шесть, неутомимых лодок S боролись за жизнь.
"Молот-рыба" внезапно замолчала - и их осталось пять.
Пять потрепанных лодок S несли дозор у берега,
"Грубиян" подошел слишком близко - и их осталось четыре.
Четыре бесстрашные лодки S вышли в открытое море,
"Рыба-луна" попала под бомбы - и нас осталось трое.
Три потрепанные лодки S вышли в боевой дозор,
...
Две усталые лодки S...
...
Одинокая лодка S...
...
Он оставил пустые места, чтобы завершить свое стихотворение позже. Я очень рад сообщить, что это не понадобилось. "Морской лев", "Морской волк" и "Осетр" дожили до конца войны. Это пример своеобразного чувства юмора, которым обладал этот человек. Он, безусловно, был фаталистом, склонным к черному юмору, но его настроения были далеки от пораженческих, напротив, он неизменно воодушевлял команду. Общение с людьми, побывавшими в тяжелых боях и многое повидавшими, в то время было для меня чрезвычайно полезным.
Офицеры на новой лодке были мне незнакомы. Старшим помощником был Маквай - очень спокойный шотландец, обычно казавшийся немного робким и застенчивым, но быстро становившийся настойчивым, даже агрессивным, если этого требовала обстановка. Штурмана Страуда все окружающие звали Васко. Это был чрезвычайно шумный человек, имевший золотое сердце и абсолютно лишенный такта. Нашим инженером был Фрэнсис - толстый и смешливый коротышка, знавший свое дело как бог. Все они были боевыми офицерами, но приняли меня как равного и помогли решить мои многие проблемы. Должен признать, что назначение на "Морского льва" было для меня во всех отношениях большой удачей, и в первую очередь потому, что я и мечтать не мог о лучшем командире, чем лейтенант-коммандер Бен Бриан.
Он принадлежал к числу тех командиров, которые доверяют подчиненным, не контролируют каждый их шаг и с самого начала заставляют тебя поверить в собственные силы, обрести уверенность в себе. Почему-то с ним война всегда казалась игрой, хотя к этой игре он относился очень серьезно. Он старался использовать каждую минуту, чтобы усовершенствовать свои навыки, повысить квалификацию офицеров. Бриан всегда был готов нанести удар по врагу, но делал это с такой легкостью и веселой бравадой, что большую часть времени у нас было странное чувство, что мы играем в пиратов. Он был высокого роста, обладал густой бородой настоящего морского волка и надменным взглядом, то есть имел типичную внешность бывалого моряка. Он был необыкновенно начитанным человеком, всегда что-то рассказывал, иногда даже сочинял длинные баллады, неизменно вызывавшие интерес у окружающих. Он обладал редким даром легко перевоплощаться из строгого командира в веселого товарища, не теряя при этом достоинства. Вечером 12 сентября мы вышли из Портсмута в двухнедельный поход в Бискайский залив. Минный тральщик проводил нас до начала подходного канала, после чего мы расстались. Нашей задачей было проверить дифферент, после чего дождаться темноты. Первое погружение я перенес очень тяжело, но, когда мы потом всплыли на поверхность, стало еще хуже. Мы шли по Каналу в кромешной тьме. Что бы я ни делал - сидел в кают-компании или лежал на своей койке, я каждую минуту боялся услышать звон машинного телеграфа, означавшего команду "Полный назад", за которым непременно должно последовать столкновение. Я никак не мог отделаться от уверенности, что это непременно произойдет. Два часа моей первой вахты на мостике я провел в состоянии, близком к панике. Было так темно, что в бинокль я едва мог рассмотреть линию горизонта; мне казалось, что со всех сторон к нам приближаются корабли, готовые протаранить лодку. Где-то в середине вахты я уверился, что зря вернулся на подводный флот, поскольку никогда не смогу стать здесь полезным. К счастью, моя вторая вахта пришлась на раннее утро, видимость значительно улучшилась, и я смог успокоиться. Но все же, когда на небе появились первые лучи восходящего солнца и капитан принял решение погружаться, я почувствовал облегчение. Под водой я чувствовал себя в большей безопасности. Меня слишком тревожила мысль о возможности повторения ночного столкновения.
На второй день мы достигли заданной позиции в районе Лориана. Одной из наших задач была встреча с французским рыболовным судном, с которого нам должны были передать секретные документы, тайно вывезенные из оккупированной Франции. Мы планировали идентифицировать рыболовное судно по следующим предварительно оговоренным признакам: паруса на нем должны были биться о мачту; кроме того, на мачту периодически должен был залезать человек. В назначенный день, как назло, ветер стих. Мы подошли к небольшой рыболовной флотилии. Небольшие суда стояли почти неподвижно на спокойной зеркальной глади, на всех без исключения паруса лениво повисли и лишь изредка чуть покачивались на слабом ветру, но вовсе не думали биться о мачты. Капитан не отходил от перископа. Нужно сказать, что использование перископа при полном штиле, чтобы при этом его еще никто не заметил, - весьма нелегкая задача. А ведь нам приходилось проходить между судами, чтобы попытаться обнаружить нужное. Только поздно вечером капитан заметил, как на одном из судов на мачту карабкается человек. Конечно, на любом судне может возникнуть множество причин, по которым на мачту следует послать человека, но мы не могли не воспользоваться случаем. Поэтому, когда стемнело, мы подошли вплотную к этому судну.
Ночью мы всплыли. Расстояние до судна было совсем небольшим, в пределах слышимости. С нами был молодой француз, который уже несколько раз совершал путешествия на оккупированную территорию Франции и обратно. Он отправился к судну на небольшом каноэ, чтобы убедиться, что мы не ошиблись с выбором. На случай, если все-таки произошла ошибка, наш орудийный расчет был наготове. Каноэ скрылось в темноте, оттуда послышалась непонятная речь, после чего наш француз крикнул:
- Все в порядке, это свои!
С рыболовного судна спустили шлюпку, и через несколько минут нам передали два чемодана, набитых бумагами, и бутылку вина - сувенир для капитана. Он не остался в долгу и в качестве ответного подарка послал капитану французов бутылку шотландского виски. Пока шел обмен любезностями, наблюдатели заметили еще одно судно без огней, которое подошло к нам подозрительно близко. Мы спешно прервали разговор, выловили из воды нашего француза вместе с каноэ и поспешили прочь.
