Екатерина Мешаненкова - Данте. Жизнь: Инферно. Чистлище. Рай
Когда люди искусства ближе к нам по времени и когда они более охотно рассказывают о себе, мы узнаем их несколько лучше, чем их предшественников. Вероятно, великие творцы довольно похожи между собой, несмотря на разделяющие их столетия, и поэтому благодаря одним мы можем кое-что понять в других. Рихард Вагнер выразил эту мысль в общем виде: «Мои поэтические представления всегда предшествовали моему практическому опыту, причем настолько, что я должен считать свое нравственное развитие всецело обусловленным ими». Трудно показать яснее, что жизненные ситуации не объясняют творений Вагнера, но сами объясняются ими.
Неизбежно огрубляя, можно сказать, что художник воспринимает жизненные ситуации как материал для возможных творений, и что именно для наилучшего осуществления этих творений он ставит себя в эти ситуации. В действительности дело обстоит сложнее…
…Проблема еще более усложнится, если к изучению поэта добавить изучение его музы. Здесь документы еще более редки. Ими также опаснее пользоваться, ибо музы, как правило, пишут мемуары, лишь перестав быть музами… Однако ничтожество посредственных муз не дает нам права пренебрегать ролью муз выдающихся — тех, которые, изначально вступая в игру, умеют не только участвовать в ней, никогда ей не отдаваясь, но и вести ее: они входят в нее ровно настолько, чтобы побудить художника завершить произведение, которое тот носит в себе и от которого только они могут его освободить…
…Поэтому, думаю, вовсе не пустое дело — говорить о некоей разновидности любовной страсти, которая у художника становится частью творческого процесса: ее длительность, ритм, собственная жизнь не сопоставимы с тем, что обычно называют любовью…
Чему нас учит все это относительно Данте и Беатриче? Признаюсь: абсолютно ничему. По крайней мере ничему такому, что я мог бы объяснить тем, кто сам этого не видит. В этих историях все выглядит так, словно принцессы вдохновляют поэтов тем сильнее, чем они недоступнее. Можно сказать, что со времен куртуазной любви и до наших дней творческий инстинкт поэтов защищал от них самих животворные эмоциональные источники их искусства, выбирая те из них, которые были им недоступны. Конечно, я не считаю невозможным, чтобы муза художника была всецело порождена его воображением. Но даже когда она существует в реальности, именно он творит ее как музу.
Не менее верным остается и то, что во все времена, и, видимо, прежде всего, хотя и не исключительно, среди певцов любви некоторые взращивали, лелеяли, культивировали в себе страсть, необходимую для рождения их творений. Будучи менее плотской, эта страсть была бы бесплодной; будучи удовлетворенной, она угасла бы — и действительно угасала всякий раз, когда, овладевая своей недоступной принцессой, поэт умирал. Когда же поэт имел счастье или мудрость обнимать лишь свое чувство, он создавал свое творение, а вместе с ним — если она существовала — и свою музу. Те, кто говорил, что никогда в мире не существовало такой женщины, как Беатриче Данте, были бы правы, если бы Данте и его творчество не составляли части мира; но это не доказывает, что женщина, которую Данте сделал своей Беатриче, никогда не существовала. Те, кто говорит, что такая любовь, как у Данте к героине «Новой жизни» и «Божественной комедии», неправдоподобна, вполне правы; но ведь и «Новая жизнь», и «Божественная комедия» тоже были неправдоподобны, пока Данте их не написал, — а ведь они существуют. Вероятность любви Данте к Беатриче должна с полным правом представляться нам равной вероятности того, что мы пишем о двух шедеврах, ею вдохновленных.
Э. Жильсон. «Данте и философия».Но вернемся к смерти Беатриче, после которой Данте впал в глубокую печаль, проводил дни и ночи в слезах и сочинял стихи, в которых предрекал, что на небесах Беатриче воссияет среди ангелов. Он утешал себя тем, что этот мир был слишком несовершенен для его идеальной дамы и что теперь она там, где ее настоящее место.
Данте подводит читателей «Новой Жизни» к мысли о том, что смерть Беатриче была как раз такой акцией высшей справедливости и ему как поэту оставалось лишь воспеть ее, не неся ответственности за саму «ангелизацию». Но в то же время им сделаны уже решающие шаги к концепции «Божественной Комедии»: в отличие от своих современников он не только возносит Даму буквально до небес, но и предполагает, что она с самого начала была их обитательницей, ибо она — Беатриче (что значит «благодать»), «девятка» (самораскрытие Троицы). Следовательно, ее путь с земли на небо — отражение ее пути с неба на землю, предначертанного Богом.
А. Л. Доброхотов. «Данте Алигьери».Кстати, в XXXII главе «Новой жизни» он упоминает, что в этот период скорби к нему пришел друг, который был ближайшим родственником его умершей возлюбленной, и попросил сочинить о ней стихи. Разумеется, Данте исполнил его просьбу и сразу же написал сонет, а потом, после некоторых раздумий — еще и канцону, начинающуюся словами «Который раз, увы, припоминаю, что не смогу увидеть Прекрасную…» До создания бессмертной «Божественной Комедии» было еще немало лет, но можно легко заметить, что в финале этой канцоны явственно звучат мотивы будущего «Рая».
Ее красу не видит смертный взор.
Духовною она красою стала
И в небе воссияла,
И ангелов ее восславил хор.
Там вышних духов разум утонченный
Дивится, совершенством восхищенный.
Когда сквозь дымку туч проглянет солнце вдруг,
Является порой покрыт цветами луг, —
Так сонмы светочей увидел я, сиявших
В лучах, которые струились с высоты;
Источника лучей, их ярко озарявших,
Меж тем не видел я. О Добродетель, Ты
В величии Своем так вознеслась высоко,
Дабы не ослепить мое земное око.
Меж этих радостно светящихся огней
Искал я в пламени, сияющем ясней, —
Цветок божественный, к которому с зарею
Дня восходящего и позднею порою
Привык с молитвою взывать я. И, когда
На небе и земле царящая звезда
Предстала мне в красе своей неизреченной,
Увидел я вверху, над этою священной
Звездою, огонек: вращаясь без конца,
Он осенил ее подобием венца.
После смерти Беатриче Данте, по его собственному признанию, год переживал свою потерю, писал стихи и предавался печали. Но однажды он поднял глаза и вдруг увидел какую-то прекрасную благородную даму, которая смотрела на него с таким сочувствием, что он даже очнулся от апатии. Первоначально он пытался избегать встреч с этой дамой, потому что она смущала его и отвлекала от горестных мыслей. Но потом ее нежные сочувственные взгляды все же сломили лед, в который он пытался заковать свое сердце, и Данте посвятил ей сонет, в котором восхищался ее милосердием и признавался, что не может запретить своим глазам смотреть на нее. Правда, в следующем сонете он уже упрекал самого себя за ветреность.
