Наум Беляев - Гаршин
В это время Гаршин получил новое сообщение: он представлен к производству в офицеры. Однако это его больше взволновало, нежели обрадовало. Ему был известен приказ, напечатанный в «Летучем военном листке», запрещавший военнослужащим всякое литераторство. Для Гаршина это было серьезным ударом. «Но я буду писать, пока не посадят», заявлял он своему приятелю Афанасьеву. И действительно, вдохновленный успехом своего первого рассказа, Гаршин готов был отказаться от офицерского мундира, но не от литературной работы.
В начале декабря 1877 года Гаршин приехал в Петербург. В столице молодой писатель был встречен хорошо. В редакциях на него возлагали большие надежды, ждали новых рассказов и наперебой приглашали сотрудничать. В «Отечественных записках» Гаршин считался уже постоянным сотрудником, он получил приглашение от вновь организованного журнала «Слово», его приглашали в «Стрекозу» и другие журналы.
Чего, казалось, желать двадцатидвухлетнему красивому, умному юноше, овеянному романтикой геройства, быстро и легко завоевавшему славу и принятому в литературу с распростертыми объятиями? Вначале Гаршин был действительно захвачен чудесным ощущением первой славы, первых литературных забот и великих надежд. Однако личное счастье никогда не заслоняло для него общего ощущения жизни, и Гаршин-писатель еще сильнее воспринимал страдании людей, уродливые сцены угнетения человека человеком — все то, что он наблюдал на каждом шагу.
В среде петербургских литераторов, в кружках учащейся молодежи, на вечеринках, где горячие споры не прекращались до утра, охотно принимали этого слегка прихрамывающего молодого человека, с тонким, бледным лицом, обрамленным легким темнорусым пушком. Окружающих поражало выражение глубокой грусти, разлитое во всех чертах этого привлекательного лица. Особенно запоминались его большие глаза, светившиеся добротой и благородством.
Предложения печататься шли со всех сторон. От молодого писателя ждали новых шедевров. Но, строгий к себе, он не спешил публиковать свои рассказы, хотя работал очень много.
«…Литературные мои дела находятся в блестящем положении, — пишет он своему товарищу Афанасьеву, — если брать „потенциал“. Только пиши, а брать везде будут. В некоторые журналы („Слово“, „Пчела“) я приглашен самими редакциями. Но печататься теперь я буду только в крайнем случае. Пишу, правда, я довольно много, но все это для меня этюды и этюды; выставлять же их я не желаю, хотя уверен, что они шли бы не без успеха. Буду печатать столько, чтобы только просуществовать».
В январе 1878 года между Россией и Турцией было заключено перемирие, и вскоре начались переговоры о мире. По решению Берлинского конгресса Болгария превращалась в независимое княжество, а Россия получала несколько городов. По-настоящему же плодами побед русской армии воспользовались Австрия и Англия, получившие огромные куски турецкой территории, не потеряв при этом ни одного своего солдата.
Гаршин был рад окончанию войны и с горечью подвел ее итоги:
«Поздравляю вас с миром, — писал он матери. — Дай господи, чтоб он был покрепче. 90 тысяч убитых и калек, 500 тысяч долга! Вот что уже дала война. Что-то будет дальше…»
Зимою 1877/78 года Гаршин тесно сошелся в Петербурге с кружком художников. Он посещал выставки, мастерские. Бывал на их собраниях. В «Новостях» он напечатал отчет о работах учеников Академии художеств.
Литературный успех «Четырех дней» открыл Гаршину широкий доступ в дома петербургской интеллигенции. Его наперебой приглашали в среду писателей, художников, политических деятелей и всякого рода знаменитостей. Но Гаршин быстро оправился от первого опьянения успехом. Присматриваясь ближе к столичному обществу, точнее, к его интеллигентско-либеральной части, он испытывает постепенно горькое разочарование. Он пишет своему другу Афанасьеву: «…Петербург уже мне надоел хуже горькой редьки. Стремлюсь из него удрать. Собственно говоря, здесь можно было бы жить и интересно: мне открыта полная возможность познакомиться со всякими знаменитостями; да со мной сделалось что-то странное: прежняя страсть к знакомствам исчезла. Особенно не хочется знакомиться с разными генералами от интеллигенции, может быть, потому, что не хочется „ученичествовать“, с почтением выслушивать слова, изрекаемые на манер пророчеств. Бог с ними. К своей литературе я стал относиться строже. Художественные рецензии писать бросил, ибо ведь собственно это было с моей стороны шарлатанство. Буду работать побольше, вылезать поменьше, авось что-нибудь и выйдет…»
Вскоре Гаршин опубликовал в журнале «Стрекоза» новый рассказ «Очень коротенький роман». В этом рассказе он описал возвращение в столицу добровольца русско-турецкой войны.
Молодая девушка однажды сказала своему возлюбленному:
— Вы честный человек?
— Могу допустить это, — ответил он.
— Честные люди делом подтверждают сбои слова. Вы были за войну — вы должны драться. Когда вы вернетесь, я буду вашей женой.
Молодой доброволец ушел на войну. В бою он был ранен и вернулся в Петербург без ноги, на деревяжке.
За время его отсутствия девушка полюбила другого. Обманутый доброволец не протестует, не жалуется. Он даже был шафером на свадьбе своей возлюбленной, но ночью, один, он предается своему горю.
Этот рассказ явился дальнейшим выражением разочарования войной, логическим продолжением настроения, которое породило и рассказ «Четыре дня».
В марте этого же года в «Отечественных записках» появился другой рассказ — «Происшествие», посвященные теме проституции.
Эта тема широко дебатировалась в обличительной литературе тех лет. Проституция трактовалась как зло, порожденное несправедливостью социального строя. Так подошел к вопросу и Гаршин.
«…Я исполняю грязное, отвратительное дело, занимаю самую презренную должность; но ведь это — должность!» иронизирует проститутка над теориями тех, кто ищет оправдания проституции.
Однажды к ней пришел юноша и стал цитировать из книги какого-то философа что-то вроде того, что проституция является «клапаном для общественных страстей». Надежда Николаевна, так звали проститутку, с отвращением восклицает: «И слова гадкие и философ, должно быть, скверный, а хуже всего этот мальчишка, повторявший эти „клапаны“.»
Она потеряла веру в людей. «Должна ли я думать, что есть хорошие люди, когда из десятков, которых я знаю, нет ни одного, которого я могла бы не ненавидеть?» горестно размышляет она.
Проститутку полюбил чиновник, хороший, мягкий человек, но любовь его неудачна, изменить он ничего не может, и он кончает самоубийством.
В «Происшествии» Гаршин впервые попытался вскрыть корни одной из самых отвратительных сторон окружающей «мирной», повседневной жизни. Здесь Гаршин выступает как представитель лучших демократических традиций русской литературы, подлинный гуманист и просветитель.
