Овидий Горчаков - Вызываем огонь на себя
— Он у нее! — тихо сказал Поваров Антошенкову.
«Я ОТОМЩУ ГЕРИНГУ!»
Четверо приятелей работали в тот день в огромном ангаре для бомбардировщиков. Немцы латали пробоины в плоскостях летавшего на бомбежку Москвы «хейнкеля», а поляки ремонтировали неподалеку бетонный пол.
— После каждого налета на Москву, — грустно заметил один из немцев, — русские задают нам все больше работы!
— Что они хотят, чтобы мы узнали для них? — тихо спросил Ян Большой. В глазах его то светилось торжество, то мелькало сомнение.
— Все! — ответил Ян Маленький, мешая бетон. — Русских не пускают на аэродром. Нам надо составить план авиабазы, указать, какие на аэродроме самолеты, сколько их, дать Точные координаты важнейших объектов. Словом, все об аэродроме, все об авиабазе, все о противовоздушной и наземной обороне.
— Немало, — усмехнулся Ян Большой. — Но нам нужны доказательства, что мы имеем дело с серьезными людьми, а не с девчонками, которые воображают себя разведчиками. С ними только фокстроты танцевать да в фантики играть!
— Ты что?! — возмутился Ян Маленький. — Хочешь, чтобы с тобой маршал Тимошенко переговоры вел?
— Я не хочу погибнуть без пользы.
— Такие глаза не врут. Надо иногда верить сердцу…
— «Очи черные, очи страстные…» Это по твоей части, д'Артаньян. Ты влюбился как мальчишка, а мне нужны не поцелуи, а доказательства.
— Просто ты трус! Немецкий холуй!
— А ты влюбленный дурак!
Друзья чуть не подрались. Их разняли Вацек и Стефан.
— Что же мы будем делать? — спросил Стефан. — Говори, Тыма, — ты ж, капрал, старший у нас!
— Пусть они познакомят нас со своим командиром! — решил Ян Большой…
— Хорошо, — сказала Люся, выслушав вечером поляков. — Я познакомлю вас с моим командиром. Приходите завтра вечером ко мне.
И четверо поляков вечером следующего дня постучались в Люсину дверь. Вацек для отвода глаз пришел с патефоном.
— Езус Мария! — шептал он на крыльце. — Разве можно начинать такое дело в пятницу?!
За столом в горенке сидела девушка лет двадцати.
— А где же?… — в недоумении начал было Ян Большой, оглядывая горенку, и осекся, встретившись взглядом с девушкой, сидевшей за столом.
Его поразили серо-голубые глаза этой девушки, лучистые, с родниково-прозрачной глубиной. Они светились такой верой, такой волей…
И все же, когда Аня показала полякам партизанские листовки, которые она достала из-за пазухи, Ян Большой упрямо проворчал:
— Такой литературы у оберштурмфюрера Вернера вагон!
Аня, краснея, смотрела на Яна Тыму строго и твердо.
— А вы все-таки почитайте, что там написано. Это обращение партизан к братьям полякам и чехам.
Аня подняла листовку со стола и стала медленно, сдерживая волнение, читать своим низким, грудным голосом:
— «Поляки, к оружию!… Через польскую землю проходят важнейшие дороги, войны. Превратите эти дороги в дороги смерти для гитлеровских полчищ. Если хотите спасти свою жизнь, честь ваших женщин, будущее ваших детей — беритесь за оружие, организуйте партизанские отряды, истребляйте немецких оккупантов!… К оружию, братья! Все на бой против немецко-фашистских мерзавцев…» Такие слова вы понимаете?
Почувствовав на себе взгляды своих товарищей и девушек, Ян Большой тяжело вздохнул и сказал:
— Но это про поляков, которые в Польше, а мы здесь…
— Поляк везде поляк! — твердо выговорил Ян Маленький.
— Здесь мы можем больнее по немцу ударить! — медленно, подбирая слова, проговорила Аня, не спуская загоревшихся глаз с Яна Большого. — Ну, вашу руку, капрал?
— Добже, — буркнул, словно нехотя, Ян Большой, — рискнем.
Аня крепко пожала руку Яну Большому. Глаза ее сияли.
— Вот он, главный козырь! — сказала она Люсе.
По переулку проехала какая-то автомашина. Ян Маленький завел пластинку.
Утомленное солнце
Нежно с морем прощалось…
— Мешаешь, Маньковский! — раздраженно сказал Ян Большой.
— Нет, — сказала Аня, — Пусть играет, пусть даже танцуют…
— О! Вы опытный конспиратор, панка Анна! — иронически усмехнулся Ян Большой.
Ян и Люся танцевали, слушая Анины инструкции.
— Я верю вам, — сказал Ян Маленький Люсе и Ане, — и буду вам всеми силами помогать. Не потому, конечно, — добавил он насмешливо, — что я «у вас в руках». А потому, что я ненавижу швабов и люблю Польшу.
Аня улыбнулась виновато.
— Извините нас, Ян! Не сердитесь на Люсю, это мой промах. Мы и в самом деле не слишком опытны в таких делах. Мы спутали козыри…
Неудивительно, что на первых порах Аня действовала почти как новичок в разведке. Не разобравшись по неопытности сразу в этих польских парнях, не поняв их настроений, она заставила Люсю выведать у влюбленного Яна военную тайну, а потом собиралась под угрозой разоблачения принудить его работать на себя. Теперь она отказалась от такого наивного подхода. Теперь было ясно, что эти польские парни сами давно искали связи с деятельными врагами гитлеровцев, у них у самих чесались руки по настоящему делу. Они слишком хорошо помнили дымящиеся развалины Варшавы и зверства «швабов» на родной Познанщине.
Но что Аня была не совсем новичком в разведке, поляки да и ее подруги убедились в первую же встречу.
— Составить подробный план авиабазы, — раздумчиво проговорил Ян Большой, — с точным указанием координатов всех важных объектов. А если нас на три недели поставят на строительство подземного склада? Значит, три недели мы ничего не увидим, кроме этого склада.
— Это днем. А вечером, ночью?
— После полицейского часа надо знать пароль, а мы, поляки, его получаем от баулейтера Хубе только тогда, когда работаем сверхурочно.
Все это было, конечно, сказано по-польски, и Аня не сразу разобралась в сказанном. А когда поняла Яна Большого, ответила ему так:
— Значит, вам нужны пароли? Хорошо! Я буду давать их вам.
— Вы?! Секретные пароли? — И поляки и девчата с сомнением уставились на Аню.
— На следующие сутки пароль: «Штеттин», отзыв: «Шмайссер».
— Но откуда?… — начал было Ян Большой, но тут же осекся. Он по-новому взглянул на Аню. — Простите, я понимаю: мы не должны задавать бестактные и неуместные вопросы… Но я солдат и знаю, что такое пароль…
А когда договорились обо всем и стали прощаться, Аня сказала:
— Одну минуту! — подошла к окну и дважды приподняла и опустила маскировочную штору.
— А это зачем? — не удержался Стефан.
— А это значит, что мы договорились и вас можно спокойно отпустить домой.
