Александр Брагинский - Пьер Ришар. «Я застенчив, но лечусь»
Итак, выйдя из листвы кустарника, я шел по аллеям с такой осторожностью, что ни один камень не скрипел под ногами. Оглядываясь по сторонам, я как бы взвешивал свои шансы. Особенно опасны были последние метры, так как предстояло идти по открытой местности. Внезапно в двадцати шагах от меня раздавался сухой кашель. Я замирал на месте. Сторож проходил совсем рядом, говоря своему псу:
– Ну что это творится с собакой?
Услышав их удаляющиеся шаги, я бросался к двери и закрывал ее за собой.
Тишина! Превосходно!
Переодевшись в пижаму, чтобы в случае чего сказать, что спустился пожевать, я поднимался на третий этаж, а затем в своей комнате, несмотря на пережитые волнения, спокойно засыпал.
Так продолжалось на протяжении нескольких суббот, до того дня, когда, потеряв бдительность, я решил просто войти в ворота, чтобы избежать ненужных волнений в парке. И столкнулся нос к носу с ночным сторожем.
Я мог бы пробормотать «Добрый вечер» и натуральной походкой пройти в дом. Он бы ответил: «Добрый вечер, господин Пьер», и все бы на этом кончилось.
Я же сказал:
– Не говорите отцу.
Он, конечно, все ему рассказал…
– Ты дурак, – заметил на другой день отец. – Если бы ты естественным тоном произнес: «Добрый вечер, мсье сторож», никто бы ничего не узнал.
Но признаться ему, что играю в борделе, я так и не смог.
По прошествии многих лет я благодарен моим родителям за то, что все мое воспитание было напичкано запретами.
Это сегодня восемнадцатилетний парень заявляет:
– Папа, вечером я играю рок с друзьями.
– О’кей, до завтра.
Бедный мальчик!
К счастью, я предусмотрительно не стал навязывать своему старшему сыну строгие правила, чтобы избавить его от необходимости прибегать к уловкам и поискам обходных путей. Он не стал пользоваться служебными лестницами, считая это слишком опасным делом, а просто спускался из окна с помощью веревки с узлами, которую однажды по возвращении забыл затащить обратно. И она печально, вся влажная от росы, свешивалась ранним утром, смущенная тем, что все еще находится тут.
Чтобы сыграть свою роль, мне пришлось однажды рассердиться. И убедить его пользоваться лестницей, на которой я раскладывал рядами пистоны.
Среди ночи раздавалось «паф!», и слышались чьи-то поспешные шаги наверх.
Ну и что? Нельзя научить старую обезьяну делать гримасы…»
Так проходили детство и юность будущей звезды французского кино. Пока неумолимо не возник вопрос: что делать дальше?
Пьер Ришар рассказывает:
«Однажды господа аббаты явились в замок на обед.
Один из них был моим учителем французского, другой – латыни.
Этот союз между ними и моими родственниками по случаю трапезы, обильно заливаемой вином, ничуть не радовал меня.
За столом сидели самые достойные члены семьи. Мои дедушка и бабушка, сестра отца, которая всегда была со мной необычайно добра, ее сын, мой кузен, будущий политехник, его отец Поль, также бывший политехник, и я – просто вежливый мальчик, вероятно, даже слишком вежливый для нормального человека.
А отец? Он, как обычно, отсутствовал. Дядя Поль, мой крестный, выполнял свои обязанности с чувством понимания возложенной на него огромной ответственности. Испытывая несомненное удовольствие оттого, что я не оказался таким же блестящим учеником, как он. Но, осуждая мою внешность, мои слишком длинные волосы, мои ужасные отметки, он все равно любил меня.
Я не знал, куда себя деть. И вообще, все не знали, куда себя деть. Но поскольку они собрались из-за меня, то посадили на край стола, у всех на виду.
Шпильки, которые они поначалу подпускали, конечно, насторожили меня. Хотя я и так был настороже.
Заговорили о плохих отметках по некоторым предметам. О них напомнил первый аббат. Второй – прокомментировал. Дедушка и бабушка выразили сожаление. Находившийся как будто вне игры мой кузен, выступавший в этой ситуации скорее как пособник властей, чем как ученик коллежа, нашел смягчающие вину обстоятельства, которые только подхлестнули спор, а когда дошло дело до поданных к столу перепелок, бой уже шел по всему фронту.
Был поставлен главный вопрос – умен ли я?
Это было заминированное поле. Вот уже десять лет, как я всячески старался сходить за куда более глупого ученика, чем был на самом деле, поняв, что тогда с меня и спрос будет меньше. А что я услышал в то время, как хрустели косточки перепелок и языки причмокивали от удовольствия? Что у меня был, оказывается, оригинальный, склонный к размышлению ум.
Мой дед так и застыл на месте, как и позабытый им соус. Бабушка метала маленькими пронзительными глазами вопросительные взгляды. Кузен был в восторге. Более умный, но менее хитрый, чем я, он не заметил нависшую надо мной опасность. А говоривший аббат, уже выпив третий бокал коньяка и находясь в блестящей форме, видя перед собой внимательную аудиторию, добавил, словно опустив нож гильотины: «Он умен».
Его коллега аббат, не желая отставать, выпил до дна свой фужер и, чтобы не упустить следующий, занялся анализом моего случая. Из его слов явствовало, что в том шлаке, который заполнял мой мозг, им обнаружено несколько драгоценных камней.
Вообще-то, это был комплимент ему самому и его дару дедукции.
Теперь вся семья смотрела в мою сторону, возмущенная и обрадованная одновременно.
– Ты неплохо скрывал свою игру, – заметил крестный.
Словом, они поняли, что перед ними не столько придурок, сколько обычный лентяй.
Дедушка погрузился в размышления. Значит, не все потеряно. Значит, я вполне смогу поступить учиться в высшее заведение, хотя и потребуется много-много трудиться. Наконец, это означает, что я смогу в один прекрасный день стать его преемником, взяв в свои руки бразды правления принадлежавшей ему сталелитейной империи.
Браво аббаты! Ловкий ход!
С удовлетворением откинувшись на спинки своих кресел, с сигарами в зубах, скрестив ноги, они завершили разгром последним вопросом, который все задавали со дня моего рождения:
– А что он собирается делать дальше в жизни?
Пришло время вернуть им ощущение реальности. Для чего я нанес как бы ненароком точный удар.
– Я хочу стать актером.
Это прозвучало столь неожиданно, что все расхохотались. Какой же я все-таки шутник!
– Не разыгрывай дурачка, – сказала бабушка, – и отвечай господину аббату.
Я оставил в тайне свою сокровенную мечту – ведь это был пущен пробный шар – и спрятался за двусмысленным ответом:
– Я готов заняться тем, к чему буду подготовлен нынешней учебой.
Все были удовлетворены, им стало ясно, что я вознесусь очень высоко.
– Робер, можете принести спиртное.
И тем не менее…
