Н. Холодковский - Карл Бэр. Его жизнь и научная деятельность
Впрочем, и сам Бэр не вполне отвергал генеалогическую преемственность органических форм, как мы это увидим несколько ниже. Не чужды были ему и более широкие классификационные обобщения, чем понятие о типе. Чтобы доказать это, достаточно привести следующую выписку из его «Истории развития животных»:
«Чем более ранние стадии развития мы исследуем, тем более сходства находим мы между различными животными. Поэтому возникает вопрос: не одинаковы ли в существенных чертах все животные в самом начале своего развития и нет ли для них одной общей исходной формы?.. По выводу нашей второй схолии, зародыш может быть рассматриваем как пузырь, которым в яйце птиц обрастает желток постепенно… в яйце лягушки является еще ранее, чем обнаруживается тип позвоночного, а у млекопитающих уже с самого начала окружает незначительную массу желтка. Но так как зародыш есть не что иное, как целое животное, только недоразвитое, то не без основания можно утверждать, что простая форма пузыря есть общая основная форма, из которой развились все животные, и не только в идеальном смысле, но исторически».
Для всякого, кто мало-мальски знаком с эмбриологией, из этой выписки ясно, что Бэр совершенно правильно подметил и оценил весьма важную эмбриональную фазу, известную в настоящее время под именем бластулы. Натурфилософы тоже утверждали, что первоначальная форма животного – пузырь, но какая разница между Бэром, действительно видевшим и обобщившим разные формы бластулы, и, например, Океном, который считал пузырь исходною формой животных потому, что «организм есть прообраз планеты, а следовательно, должен быть круглым»!
Кроме интереснейших общих выводов, эмбриологические труды Бэра богаты и фактическими открытиями капитального значения. Из этих открытий на первом месте следует поставить открытие яйца млекопитающих. До Бэра яйцом млекопитающих многие считали так называемые граафиевы пузырьки, развивающиеся в яичнике и лопающиеся, по созревании, в период течки или менструации; другие ученые придерживались мнения знаменитого физиолога XVIII столетия Галлера, что яйцо образуется свертыванием из жидкости, которая изливается из граафиевых пузырьков при их лопании. Лишь немногие – англичанин Крюйкшенк и французские ученые Прево и Дюма – уверяли, что они нашли в яйцепроводах яйца, имеющие меньший объем, чем граафиевы пузырьки; но эти показания были недостоверны, и нет сомнения, что ранее Бэра никто не видел крошечного непрозрачного яйца млекопитающих в яичнике, где оно созревает внутри граафиева пузырька.
Открытием этого яйца Бэр обязан опять-таки тому, что при поисках его он руководствовался известною идеею; он был уверен, что и сам зародыш, как и дальнейшие стадии его развития, возникает из предсуществующей организованной основы, что яйцо поступает в яйцевод готовым из яичника. При исследовании яичника только что оплодотворенной собаки Бэр заметил внутри граафиевых пузырьков желтоватое пятнышко. Вскрыв пузырек и положив его под микроскоп, он стал рассматривать препарат – «и вдруг отскочил, как пораженный молниею». Он увидел резко ограниченное желтое непрозрачное тельце, поразительно напоминавшее желток птичьего яйца. «Я должен был отдохнуть, прийти в себя, – пишет Бэр, – прежде чем решился снова посмотреть в микроскоп, боясь, что призрак меня обманывает. Кажется странным, что зрелище, которого ожидаешь и желаешь, может испугать; впрочем, в данном случае было и кое-что неожиданное: я все-таки не думал, что содержимое яйца млекопитающих до такой степени похоже на желток птиц». Продолжая исследование, Бэр убедился, что он не ошибся: он нашел множество таких яиц и у других млекопитающих, и в человеческом яичнике и проследил их развитие в яйцеводе. Замечательно, что это важное открытие сравнительно долго не было оценено современниками, и даже после Бэра некоторые ученые (Плагге) хотели присвоить себе славу открытия яйца млекопитающих, хотя и неудачно. На съезде естествоиспытателей в Берлине (в 1828 году) Бэр чувствовал себя очень обиженным, что никто из ученых не заикнулся о его открытии. Только в последний день съезда шведский профессор Ретциус обратился к нему с вопросом: не может ли он продемонстрировать яйцо млекопитающих в яичнике? «С удовольствием», – отвечал Бэр. Добыли недавно оплодотворенную собаку, и Бэр приступил к препарированию в присутствии будущих знаменитых ученых, тогда еще молодых: Иоганна Мюллера, Пуркинье и других.
К досаде его, как часто бывает в подобных случаях, яйцо долго не удавалось найти, так как собака попалась слишком упитанная и яичники ее сильно ожирели. Однако, в конце концов, он отыскал яйцо и успешно продемонстрировал его.
Насколько важно было это открытие и как гениальна была руководящая мысль Бэра при поисках яйца млекопитающих, доказывается современным нам состоянием сведений о яйце животных: яйцо оказывается весьма сложно организованною морфологическою единицею. Еще в 1875 году один из выдающихся эмбриологов, профессор Гетте, защищал мысль, что яйцо первоначально представляет неорганизованную массу: ему при тогдашнем, весьма уже развитом, состоянии клеточной теории не было ясно то, что ясно было Бэру в 1826 году, когда клеточная теория еще не существовала! История открытия яйца млекопитающих ясно показывает, что за широкие дедукции в области биологии может с успехом браться только гений: только гениальный ум способен здесь при дедуктивном мышлении найти верную исходную точку.
Другая очень важная находка, сделанная Бэром, – это открытие спинной струны, основы внутреннего скелета позвоночных. Ему же эмбриология обязана первым вполне ясным и детальным описанием развития плодовых оболочек (амниона и аллантоиса), усовершенствованием знаний о зародышевых пластах, описанием образования головного мозга из пузырей, образования глаза в виде выпячивания из переднего мозгового пузыря, развития сердца и так далее. Словом, при своем огромном теоретическом значении «История развития животных» является настоящею сокровищницею фактических открытий.
Говоря о Бэре как морфологе, нельзя не коснуться его отношения к двум великим теориям, появившимся во время его ученой деятельности. Это клеточная теория, приложенная к животному организму Шванном в 1839 году, и теория естественного отбора Чарлза Дарвина, опубликованная в 1859 году.
Что касается клеточной теории, то некоторые ученые утверждали, что Бэр ее не понял и явился ее противником. Это решительное недоразумение, основывающееся на том, что Бэр упрямо отказывался применять к животному организму термин «клетка» или «ячейка», – термин действительно крайне неудачный и перенесенный в зоологию из ботаники, где он гораздо более пригоден. Но это еще не значит, что Бэр вообще не признавал в животном организме морфологических элементов, равносильных растительным клеткам, – он их видел и описывал, только называл не клетками, а «гистологическими элементами». Не его вина, если совершенно несоответственный и неуклюжий термин укоренился в науке и получил в ней право гражданства. Что идею клетки и клеточного деления он усвоил себе совершенно ясно, доказывается лучше всего протестом его против другого неудачного и, тем не менее, удержавшегося до наших дней термина – «борозжение желтка» (Dotterfurchung). Бэр вполне основательно доказывает, что образование борозд на желтке – только внешнее, поверхностное выражение, заключительный акт того процесса, который начинается в глубине желтка и которого главная суть состоит в делении ядра; что поэтому гораздо правильнее вместо «борозжения» употреблять термин «дробление» или «деление». Лица, знакомые с нынешним состоянием учения о делении клеток, могут по этому судить, кто лучше понимал идею клетки – Бэр ли, который якобы был противником клеточной теории, или люди, упрекавшие его в этом.
