Вадим Прокофьев - Петрашевский
Штабс-капитан, предпринимая издание «Словаря», преследовал прежде всего коммерческие, а не просветительные цели. Он не мог привлечь к участию в «Словаре» видных ученых, так как последние потребовали бы слишком большое вознаграждение. И когда перед капитаном-предпринимателем предстал кандидат юридического факультета, да еще с рекомендацией Валериана Майкова, то Кирилов был несказанно обрадован.
Конечно, издатель целиком полагается на просвещенность молодых людей, но…
Петрашевский успокоил капитана. Он человек состоятельный, и гонорар, который будет ему причитаться за статьи, уважаемый Николай Сергеевич (установит сам.
Господи, штабс-капитан и не мог мечтать о лучшем.
Словник Валериан Майков уже составил, но взял себе далеко не все слова, равно как и Штрандман.
Петрашевский внимательно вчитывался в словник. Да, Майков хочет авторствовать в большинстве статей, связанных с вопросами философии и эстетики. «Анализ и синтез», «Авторитет», «Идеализм», «Журнал», «Критика», «Ландшафтная живопись», «Лаокоон», «Лирика», «Лирическая поэзия», «Литература», «Материализм», «Ода». На долю Штрандмана пришлись: «Естественное состояние», «Анархия», «Дагерротип», «Химия», «Администрация».
Большинство статей мировоззренческих уже распределено. И поэтому Петрашевскому ничего не остается, как написать о словах, на которые не нашлось авторов. Может быть, Кирилов не будет возражать, если Михаил Васильевич — конечно, без всякого дополнительного вознаграждения — возьмет на себя и редактирование?
Николай Сергеевич только собирался сделать такое предложение.
Валериан Майков был не удовлетворен своей работой над «Словарем». Во-первых, даже не успев еще столкнуться с цензурой, он заранее угадывал ее возражения и заранее старался их обойти. При этом приходилось смазывать критику социального устройства общества, где царит неравенство, где люди трудятся не по призванию, а лишь для того, чтобы добыть кусок хлеба, и не знают «блаженного пользования жизнью». А в черновиках все звучало так остро, так обличительно.
Во-вторых, Валериан не был в восторге от того, что Кирилов передоверил редактирование словаря Петрашевскому. Хотя Майков и не даст новому редактору «калечить» свои статьи, но ведь не он один их пишет. Такие, как Кропотов, протестовать не будут. Да и сам Петрашевский выступает как автор. А его-то уже никто не станет редактировать. Значит, в «Словаре» появится разностильность и разномыслие.
Майков едва помнит Михаила Васильевича по университету, но знает со слов брата, что человек он беспокойный, приверженец новейших социалистических систем, к которым Майков относится со скептицизмом.
Первый выпуск «Карманного словаря» вышел в свет в апреле 1845 года. 176 страниц петитом в два столбца. Всего 1 424 слова от буквы «А» до «Map».
«Словарь» буквально обрывается на полуслове.
Майков так и не позволил Петрашевскому пройтись редакторским пером по своим статьям. Они благополучно миновали цензуру, но получились бледные и в большей своей части ограничивались краткой справкой о слове. Там же, где необходимы были философские или эстетические комментарии, Майков выступил как глашатай агностицизма, проповедник пассивного, созерцательного отношения к искусству, к действительности. О пропагандистском боевом задоре и говорить не приходится!
Майков потерял интерес к «Словарю». Толстый журнал — вот поприще, на котором он сможет полностью развернуться. Ему предлагают соредакторство в «Финском вестнике».
Между тем Кирилов настаивает на продолжении «Словаря».
Ведь заметили его, заметили!
Сам Белинский дал сочувственный отзыв. Великий критик назвал первый опыт «превосходным», отметил ум и знания составителей. И призвал всех и каждого «запасаться» «Словарем».
Но Майков от дальнейшей работы отказался. Отказался и Штрандман.
И Петрашевский сделался полновластным хозяином в «Словаре». Он готовил его второй выпуск.
Баласогло долго приглядывался к Петрашевскому. Он боялся и на сей раз обмануться.
Но нет, Петрашевский не способен на «злодеяния». У него душа благородная, возвышенная, а к тому же, несмотря на некоторую эксцентричность, Михаил Васильевич воспитан, и по своему обхождению он, если пожелает того, может быть безукоризнен.
Знакомство состоялось.
И вот сегодня вечером Александр Пантелеимонович приглашен к Петрашевскому на журфикс.
Михаил Васильевич завел журфиксы совсем недавно, после смерти отца, когда окончательно отделился от матушки и сестер и переселился в деревянный домик в Коломне.
Петрашевский предупредил, что будут несколько его старинных знакомых по лицею и университету. Все больше начинающие литераторы, ученые. Собрание без претензий, и Александр Пантелеимонович должен чувствовать себя хорошо.
А потом книги. Это главная приманка, и большинство посетителей коломенского дома привлекает не сам хозяин, а его библиотека.
Александр Пантелеимонович свернул с Невского на Садовую и сразу сбавил шаг. Садовая освещалась скверно. Тротуар выбился, и после холодного осеннего дождика лужи предательски подстерегали жертвы в темных и кажущихся ровными местах.
На Английском проспекте ни души. Покровская площадь и вовсе утонула в грязи и безмолвии. А ведь еще не поздно — девятый час.
Коломна. Странное название для Петербурга. Баласогло даже поинтересовался, откуда это подмосковное, уездное, попало в столицу. Оказалось, что петербургская Коломна к подмосковной не имеет никакого отношения.
Когда-то, вскоре после смерти Петра I, приехал в Россию архитектор и инженер итальянец Джоменико Трезини и начал осушать болото на этом вот месте. На болоте рос лес, и нужно было вырубать длинные просеки.
Трезини называл просеки по-итальянски — «колонны». Но для мастеровых, поминавших болота тяжелым русским словом, «колонны» не звучали. И просеки тотчас переименовали в «Коломны». Так и запомнилась будущим жителям С.-Петербурга эта местность — Коломла.
Хорошо, что Петрашевский указал ориентир — большой пятиэтажный дом, выходящий на угол Покровской площади и Садовой, иначе Александр Пантелеймонович и не заметил бы в этой осенней хмари и тьме маленького двухэтажного строения.
Крыльцо покосилось. Ступени скрипят так, что, кажется, вот-вот рухнут даже под его тяжестью. А Александр Пантелеймонович далеко не богатырь да и ростом невелик. Вонючий ночник коптит конопляным маслом. Запах не из приятных.
Петрашевский радушно встречает гостя. Баласогло немного запоздал, почти все, кто пожелал, собрались.
В «гостиной» раскрытый ломберный столик неприятно резанул глаз зеленым полем сукна. Как будто боевая позиция и с минуты на минуту явятся полководцы, чтобы начать баталию. Но на столе не видно карт.
