Еремей Парнов - Посевы бури: Повесть о Яне Райнисе
— Я не хотел никого обидеть. — Лепис плеснул себе в кружку кипятку из чайника. — Но осторожность в ваших же интересах. Мы знаем только Райниса и тебя, Жанис, — он обернулся к сидящему позади Кронбергу.
— Я могу лишь присоединиться к Эдуарду, — твердо ответил Жанис. — Чужих тут нет.
— Кажется, до сих пор мы говорили обо всем с полной откровенностью? — вмешался Люцифер. — Ведь так? Но если вы сами подозреваете, что среди вас провокатор, то о чем тогда разговор? Лепис совершенно прав.
— Вы не поняли меня, товарищи, — попытался объяснить Кронберг. — Присутствующие вне подозрений.
— Как это по-интеллигентски прекраснодушно! — перебил Лепис. — Так не бывает, ребята. Я вам охотно верю, и дай бог, чтоб все обошлось благополучно. Но проверку должны пройти все, иначе вы не сдвинетесь с места.
— Нас тут четверо, — сказал Плиекшан, положив руку на плечо Изаксу, — и мы действительно доверяем друг другу. Есть люди, которым доверяешь всецело.
— Конечно, — согласно кивнул Лепис. — Вам, например, может довериться любой из нас. Не только потому, что вы участник движения и прошли тюрьмы и ссылки. Отцу и матери доверяют, повинуясь не столько разуму, сколько сердцу. Так и здесь. Революция не может сомневаться в собственном голосе. Я знаю, что говорю! — остановил он готового возразить Плиекшана. — Лично вам я доверю себя и друзей, как самому близкому человеку, но, не обижайтесь, людей, за которых вы могли бы поручиться, стану проверять все одно.
— Не понимаю, простите, — отчужденно сказал Плиекшан.
— Понять нетрудно, — впервые подал голос Учитель. — Есть люди, которые видны насквозь, сомневаться в которых подло и грязно. Но чем человек лучше, тем легче вкрасться к нему в доверие.
— Скажите, — спросил Изакс, прикуривая от свечи, — а вы-то сами полностью доверяете друг другу?
— Полностью, — мгновенно ответил Лепис. — Но если появится подозрение, что среди нас затесалась шкура, станем проверять всех и каждого… Светает уже, а мы еще о многом не переговорили.
— Будем считать, что стороны пришли к соглашению. — Кронберг шуткой попытался развеять возникшую отчужденность. — И приняли к сведению советы и разъяснения… Чем еще мы можем быть полезны?
— Деньги, ребята. — Лепис всей грудью навалился на стол. Угрожающе заскрипели врытые в землю березовые чурбаки. — Единство и деньги — вот чего всем нам так не хватает, — безотчетно повторил он как-то сказанные Райнисом слова.
— У вас есть контакты с русскими социал-демократами? — спросил Плиекшан.
— Очень слабые, — признался Лепис. — Наши теоретики и между собой-то до конца не могут договориться… Да вы сами знаете.
— По-моему, ты преувеличиваешь, Лепис, — не согласился Кронберг. — Наши товарищи вместе с искровцами крепко ударили по экономизму.
— Не знаю, — покачал головой Лепис. — Очень даже возможно… Только я человек практический, а с этой стороны у нас слабовато. В РСДРП отлично налажена заграничная связь. Они не только литературу перевозят, но и людей… Так вот, насчет денег. Острая нехватка, товарищи, прямо-таки удушье. Недостает на самые насущные нужды. Что там ни говори, а за конспиративные квартиры и типографии тоже надо платить!
— И немало, — добавил Плиекшан. — Но мы вряд ли сумеем существенно расширить сбор средств. Всякая активизация деятельности резко увеличивает вероятность провала. У нас и без того охвачено чересчур много случайных людей.
Сквозь щели уже проглядывало мглистое и мокрое утро.
— Выйдем на воздух? — предложил Кронберг, задувая истаявший огарок.
Один за другим люди потянулись к выходу, Подрагивали, задетые чьим-то плечом, жерди, с дерновой кровли просачивались сухие струйки земли.
Плиекшан чуть не упал, наткнувшись на кучу шуршащих березовых веток.
Волглая почва расползалась под ногами. В мокрых ветвях неуверенно пробовали голоса птицы. Плиекшан поспешил закутаться и огляделся. Возле лодок и перед банькой прохаживались дежурные. Чей-то неясный силуэт маячил на песчаном холме, с которого можно было видеть речную излучину и часть противоположного берега.
Кронберг дал знак собраться всем вместе.
— Значит, так, — сказал он, затаптывая в землю окурок, — маевку начнем, как договорились, ровно в девять, когда подымут флаг. Сначала ты, Янис, — он потянул Изакса за пуговицу, — переправишься с рижанами, потом пойдем мы с Райнисом, а самыми последними — Карлис Пукис и Эдуард. Возражений нет?
— Вам виднее, — сказал Лепис, доставая из-за пазухи браунинг. — Красивое местечко! — Он полной грудью вдохнул сырой воздух, весело улыбнулся и, проверив обойму, сунул пистолет в правый карман элегантного, с бархатным воротничком пальто. Плиекшан только теперь увидел, какие у него удивительно светлые глаза.
Плиекшана поразила пестрота и яркость майского луга. На выгоне собралось, наверное, человек двести. Все искрилось, переливалось под влажным солнцем: капли росы и масляный глянец молодой пахучей травы, зеркальцами дрожащие на ветерке медовые листья и медные сакты женщин.
На маевку пришли семьями. Носились белоголовые босоногие ребятишки, оставляя темно-зеленый след на матовом серебре. Хозяйки принесли в котомках нехитрую снедь: крутые яйца, караш, свежий лучок. Рыбаки угощали знакомых и незнакомых нанизанной на бечевку золотистой салакой. В тени черемухового куста стоял бочонок с домашним пивом. Праздничное нетерпеливое ожидание висело над лугом. Мужчины разбились на небольшие кучки. Неторопливо обсуждали свои дела солидные мастеровые из депо. В картузах и люстриновых пиджачках они выглядели щеголями. Батраки — кто в надраенных сапогах, кто в постолах — перемешались с рабочими лесопильни, известкового завода, бумажной фабрики. Из Бильдерингсгофа приехали студенты и телеграфисты.
Когда он вместе с товарищами спрыгнул с плоскодонки на берег, все на мгновение притихли. Матери принялись унимать расшалившихся сыновей, батрачки в узорных венках и вышитых холщовых передниках побросали свои одуванчики и скромно потупились. Первыми опомнились гимназисты. Мятые, со сломанными козырьками фуражки полетели в небо, вспугивая неподвижно застывших в полете ос.
В ответ на нестройные приветствия Плиекшан смущенно поклонился. Припекало. Он сощурился и расстегнул пуговицы пальто. Само собой как-то получилось, что поэт оказался в центре. Жанис вместе с усатым рыбаком Рибенсом, Изаксом и пильщиком Пукисом расположились поодаль в ивняке, а рижские товарищи, которых привезли раньше, уже смешались с участниками маевки, смеясь, о чем-то спорили, потягивали пиво.
