Эдуард Эррио - Из прошлого: Между двумя войнами. 1914-1936
Понедельник, 24 августа. В телеграмме из Науэна (три часа утра) говорится: «Немцы движутся на Лилль фронтом от Халля до Алоста». Население ничего не знает, но инстинктивно беспокоится. Я получаю много писем относительно немецких военнопленных; одни находят наше обращение с ними слишком хорошим, другие, наоборот, возмущаются нашим плохим с ними обхождением, в действительности же мы строго придерживаемся норм войны и распоряжений министерства. Я навестит лейтенанта Россиньоля, одного из наших пожарных; его ранили под Шарлеруа; его 2-й полк зуавов должен был отбросить немцев, перешедших через Самбр, назад, в их окопы; дело оказалось кровопролитным; под убийственным пулеметным огнем полк подошел на 150 метров к вражеским окопам; тут его сменил 6-й полк алжирских стрелков. Люневиль занят, но форты Льежа все еще держатся. Французские сообщения неопределенны и запутанны. Сенатор Жерве в газете «Матэн» обвиняет одну из дивизий 15-го корпуса. Министр Мессими призывает французов к терпению; но население относится ко всему недоверчиво и тревожится.
Конечно, работа – лучшее лекарство против этой тревоги. Я приказал проводить земляные работы, заложить и построить новый госпиталь; артиллерия и саперы завербовали тысячу рабочих. Я привлекал безработных женщин в трудовые мастерские. Публика нервничает; некоторое волнение вызвала газета «Нувелист», частично опубликовавшая статью Жерве. Да и как не волноваться? Наша армия перешла в наступление и завязала генеральное сражение. Официальная телеграмма протестует против утверждений парижской газеты.
Вторник, 25 августа. Я стараюсь узнать новости. Около часа ночи капитан Гарнаш известил меня: радиостанция в Польду сообщила об отступлении французов на свою границу. Я позвонил в агентство Гавас: оно передало мне официальное коммюнике; у бедного Серлена тряслись руки, пока он его записывал. Какой удар! Но отныне надо их переносить с твердостью. Волнующая тишина города. Бьет два часа: я думаю о пробуждении, которое ждет моих сограждан. Около трех часов утра я отправился повидаться с префектом; мы информируем губернатора. Об отдыхе не могло быть и речи. Идет дождь; но движение возобновилось, пошли трамваи, послышались выкрики продавцов газет; я пробую уяснить себе, знают ли уже мои сограждане эту новость. В 8 часов 15 минут Науэнская радиостанция уточняет: кронпринц Баварский преследует французскую армию; захвачено еще 150 орудий; кронпринц продолжает продвигаться на север от Лонгви; князь Вюртембергский[13] разбил наголову одну из наших армий около Нёшато, захватил много пушек и знамен, взял пленных; английская кавалерийская бригада, высадившаяся в Бельгии, разбита. Именно это поражение 23 и 24 августа признает в завуалированных выражениях официальная французская телеграмма от 25-го, признающая одновременно значительные потери и неудачу нашего наступления. Когда вечером под дождем, льющим как из ведра, я читаю толпе мало что значащее второе коммюнике от 25-го, она выглядит уже не нервной, как вчера, а печальной. Генерал Пурадье-Дютей сообщил мне об ужасном действии тяжелых орудий, о чем наш генеральный штаб как будто и не подозревал.
Среда, 26 августа. «Наступление остановлено», – заявляет официальная телеграмма; идет сражение в Куронне де Нанси; Мюлуз эвакуируется; русские продвигаются к Восточной Пруссии. Японский консул только что сообщил мне, что его страна объявила войну Германии. Я отправляюсь в госпиталь Шаритэ навестить раненых эльзасцев. Юный Мюзи (улица Лонг, д. № 23), каптенармус 372-го пехотного полка, был захвачен немцами и отправлен в Германию; насколько я знаю, это первый лионец, попавший в плен. Снова тревожный день – известий нет; агентство Гавас сообщает лишь малозначащие подробности. 18 часов: под моими окнами собралась большая толпа; я вынужден им сказать, что я не имею никаких сведений; видно, насколько велико ее разочарование. Я страдаю оттого, что не могу ободрить этих славных людей, которых я видел охваченных таким энтузиазмом, а сегодня таких растерянных. 22 часа: префект предлагает мне принять меры для эвакуации «лишних ртов» и организации снабжения на случай осады.
Четверг, 27 августа. Ко мне поступают первые похоронные извещения: Гийермье, сержант 44-го пехотного резервного полка; Жан Пуше, капрал 44-го полка; Пьер Гуассе, младший лейтенант 44-го полка; Виктор Франьон, рядовой 44-го полка; Жюль Муиссе, капрал 44-го полка. Все убиты под Альткирком 7 августа. Визит г-на Дюфурне, адвоката из Люневиля; он покинул Жарвиль-Нанси утром во вторник, 25-го; 23-го положение Нанси было угрожающим; бой шел в Домбале. В субботу вечером Нанси охватила паника; толпа наводнила вокзал. 20-й корпус вел себя великолепно. Дюфурне сказал мне, что в Моранже мы потерпели серьезное поражение, которого могли бы избегнуть. Из немецкой телеграммы, передававшейся прошлой ночью, узнаем о взятии Лонгви. Генерал Плессье умер от полученных ран. Официальное сообщение утверждает, что наше наступление развивается, но признает, что наш правый фланг вынужден был отступить в районе Сен-Дье и что на севере англо-французские войска «были несколько отведены назад».
Г-н Вивиани реорганизовал свой кабинет, назначив г-на Мильерана военным министром, г-на Бриана – министром юстиции, г-на Делькассе – министром иностранных дел, г-на Рибо – министром финансов, г-на Марселя Самба – министром общественных работ, г-на Думерга – министром колоний и г-на Жюля Геда – министром без портфеля. Издан декрет о назначении генерала Галлиени командующим парижской армией и военным губернатором.
Г-н Эннемон Морель, из торговой палаты, вернувшийся из Милана, узнал от сенатора Гавацци, что министру Саландра пришлось дать отпор герцогу д'Арварна, итальянскому послу в Вене. Нейтралитет Италии нам будто бы обеспечечивают слабость ее флота и длина ее береговой линии; на нее произвело впечатление движение «русского ледника».
Мадам Альбер Леви (улица Огюст Конт, д. № 41) видела, как 10 апреля занимали Бремениль под Бадонвилле. Баварцы (1, 3 и 8-й полки) удерживали деревню до пятницы, 14-го; они совершали зверства. Они пришли, говорит она, в 9 часов; а в 9 часов 15 минут один офицер приказал 4-й роте 1-го баварского полка спалить целую улицу. Мэр, г-н Тиокур, был ранен пулей в руку; его помощник был сначала арестован, затем выпущен. Домовладелец Колен, семидесяти лет, пытавшийся потушить пожар, был расстрелян. Г-на Барбье, лежачего больного, за которым ухаживала его мать, убили в постели ударом приклада; семидесятичетырехлетнюю мать расстреляли на глазах у дочери. Напротив была мельница, где, как утверждали немцы, они нашли мундир стрелка 20-го пехотного полка. Мадам Альбер Леви рассказывает, что мельник вместе с г-ном Птидеманжем были закопаны живыми; их головы, торчавшие из земли, служили мишенью. Мельницу тут же сожгли. Случаи грабежа не идут в счет; деревню освободили в пятницу, 14 августа, 92, 105 и 135-й пехотные и 16-й артиллерийский полки. В этот же день, 14-го, шли бои около Сире. В 19 часов 30 минут французы были вынуждены с боями отступить перед корпусом баварской армии. Жителей Бремениля эвакуировали. Мадам Леви видела кронпринца Баварского с сигарой во рту и револьвером в руке, проезжавшего в автомобиле; солдаты простирались перед ним ниц: сила и варварство немцев произвели на нее ужасное впечатление.
