Антон Короленков - Сулла
Но почему Сулла, получивший хорошее образование, не попробовал себя в качестве судебного оратора? Ведь Саллюстий отмечает присущее ему красноречие.[156] В случае успеха это обещало известность и немалые доходы, а то и другое открывало путь к политической карьере. Как известно, Цезарь не брезговал в молодости выступлениями в суде, хотя успех и не сопутствовал ему.[157] Считал ли Сулла такой путь недостойным себя, как иногда думают?[158] Скорее всего, просто не имел к этому склонности. Судя по всему, он не стремился блеснуть риторикой и в более поздние годы — Цицерон в трактате «Брут», посвященном истории римского красноречия, о нашем герое как о мастере слова не упоминает, хотя не умалчивает даже о второстепенных и посредственных ораторах.
Однако, избегая такой карьеры, Сулла пока не спешил прославиться и на военном поприще, которое считалось самым престижным и в случае удачи давало больше шансов на успех в политике, чем деятельность оратора или юриста. К тому же для занятия должности квестора, которая открывала путь в сенат, соискатель должен был предварительно принять участие в десяти походах (Полибий. VI. 19. 1–5). Саллюстий уверяет, однако, что Сулла был совершенно несведущ в военном деле,[159] из чего делает вывод о том, что до своей квестуры в 107 году он оставался сугубо штатским человеком.[160] Не исключено, впрочем, что в одной-двух кампаниях молодой человек все же побывал, но ничем там не отличился и не приобрел того опыта, который давали положенные десять походов. Однако в равной степени возможно, что до указанного времени он и впрямь постигал военную науку только по книгам. Сомнительно, что он захотел бы идти на войну рядовым. Подобавшая его происхождению должность военного трибуна была выборной и предполагала принадлежность к всадническому сословию,[161] чем Сулла похвастаться не мог. На то, чтобы стать легатом кого-либо из полководцев, ему пока рассчитывать тоже не приходилось. Так что лучше было пока подождать. А что до обязательности десятилетней службы, то в конце II века это правило, судя по всему, соблюдалось не слишком строго.[162]
Однако Сулла преуспел на другом «фронте» — он пользовался успехом у женщин. До нашего времени дошли его изображения лишь в зрелом возрасте, однако и они позволяют почувствовать пронизывающий взгляд диктатора, который при необходимости бывал тяжелым и труднопереносимым, но мог и обвораживать. На многих дам, во всяком случае, он производил неотразимое впечатление. Красавцем Сулла не был,[163] но по-своему внешность его была весьма интересной. Обаяния ему придавали голубизна глаз, белизна (или, если угодно, бледность) кожи, рыжеватые волосы — недаром его предков звали Руфинами.[164] Но главное — Сулла прекрасно умел притворяться, иначе говоря, играть — общение с мимами, вероятно, развило в нем актерские задатки. А это в сердечных делах едва ли не важнее всего.
Молодой человек не преминул извлечь выгоды из симпатий, которые вызывал у прекрасного пола. Он стал любовником «общедоступной, но состоятельной женщины по имени Никопола»,[165] которая была заметно старше Суллы,[166] коль скоро умерла еще до начала его карьеры. Она завещала ему свое имущество, что было для молодого человека очень кстати. Завещание в его пользу составила и мачеха будущего диктатора, которая, как уже упоминалось, питала к нему самые добрые чувства. Кто из двух женщин умер раньше и какой срок разделял их кончины, равно как и сколь долгим было время, которое Сулле пришлось провести в стесненных обстоятельствах, мы не знаем. Но эти годы не прошли для него даром: он закалился, увидел жизнь не одного только «высшего общества» и, познав нужду (пусть и относительную), теперь уже готов был любой ценой драться за «место под солнцем». Добившись «степеней известных», Сулла уже не позволит соперникам лишить себя завоеванных позиций.[167]
Но все это будет позже. А сейчас его переполняли надежды на лучшее будущее. Не приходится сомневаться, что из инсулы, сколь бы благоустроенной там ни была его квартира, он переехал в собственный дом (вероятно, дом мачехи). А главное — Сулла добился избрания в квесторы на 107 год до н. э. В то время ему шел тридцатый год.
Глава 3
Югуртинская война
Итак, Сулла начал свою политическую карьеру. Но ее частью была и личная жизнь. К несчастью, Плутарх, рассказывая о пяти браках нашего героя, не уточняет, когда тот женился в первый, второй и третий раз. Первой его супругой была некая Илия, которая родила ему дочь. Однако род Илиев в источниках не упоминается,[168] а единственная Илия, знакомая античной традиции, — мать Ромула, известная более как Рея Сильвия.[169] Поэтому высказывалось предположение, что в тексте Плутарха допущено искажение имени и на самом деле речь идет либо о Юлии, либо Элии — второй жене Суллы, и тогда получается, что одна женщина представлена как две и диктатор был женат не пять раз, а четыре.[170] Второй вариант представляется более сомнительным, а вот в пользу первого есть некоторые косвенные аргументы.
Дело в том, что первым командующим Суллы, как мы увидим, станет Гай Марий. Это могло быть случайностью, а могло и не быть. Сам Марий был женат на Юлии. Не исключено, что именно это обстоятельство и помогло Сулле поступить под начало подающего надежды полководца и возвыситься самому. Но такое возможно лишь при условии, что его первой супругой являлась именно Юлия,[171] родственница жены Мария. Источники не называют покровителей молодого человека при выборах в квесторы;[172] кто знает, может быть, это были Юлии? А может, все было совершенно по-другому.
Какие же события привели Суллу под знамена его будущего врага Мария?
К югу и западу от римской провинции Африка, созданной на территории, прилегавшей к поверженному Карфагену,[173] лежала обширная область Нумидия. Во время Второй Пунической войны нумидийский вождь Масинисса (Масанасса) сначала вместе с карфагенянами воевал против римлян, а потом со вторыми против первых и, благодаря римской поддержке, стал царем своей страны. Полибий пишет, что он был «достойнейшим и счастливейшим» из царей своего времени, «царствовал шестьдесят лет с лишним, обладая прекраснейшим здоровьем, и дожил до глубочайшей старости: ему было тогда девяносто лет от роду». Масинисса «всю жизнь не знал каких-либо козней против своей власти, никаких домашних раздоров» (Полибий. XXXVII. 10. 1–6).
