Николай Ашукин - Брюсов
С осени 1890 года Брюсов начинает регулярно вести дневник. Тетрадку дневника он озаглавливает: «Моя жизнь. Материалы для моей автобиографии».
В архиве Брюсова, помимо дневников, сохранились тетради (более сорока), в которые он выписывал из книг и журналов стихи, записывал конспекты прочитанных книг и т.д. Первая тетрадь с такими записями помечена 1889 годом. Для уяснения круга чтения юного Брюсова приведем содержание выписок за 1891 год (4-я тетрадь):
1. Кое-что из дифференциального исчисления.
2. Из геометрии. (Некоторые теоремы, памятник Архимеда.)
3. Стих Н. Минского.
4. Из поэмы Д.Мережковского «Смерть».
5. Стихи К. Фофанова. В заметке о его поэзии Брюсов писал: «Поэт симпатичный. Есть фантазия и блестки поэзии. Меньше мысли, и часто она – азбучная истина. Надо бы больше обработки стиха, потому что, несмотря на всю внешнюю отделку и внимание, обращенное на звуковую сторону, часто одно неудачное выражение, вставленное иногда только ради рифмы, нарушает общую гармонию впечатления».
6. Истины и заблуждения (Льюис «История философии». Т. 1).
7. Неподвижная земля по К. Фламмариону.
8. Organon novum Ф. Бэкона.
9. Cogito, ergo sum и др. мысли Декарта.
10. Примеры выводов Спинозы.
11. Из поэмы Мережковского «Семья».
12. Конспект соч. Куно Фишера, т. 1 (ОР РГБ).
Осенью 1890 года я держал экзамены в VI класс, в гимназию Поливанова. Все сошло добропорядочно. По русскому языку предложил мне Л. И. Поливанов [31] изложить «Капитанскую дочку» Пушкина. Я, по своему обыкновению, начал издалека, сравнивая Пушкина и Лермонтова, как прозаиков и как стихотворцев, а в самом изложении все старался изобличить Пушкина в разных недостатках. Поливанов очень строго расспрашивал меня, кого я начитался. Я не посмел назвать Писарева и сказал, что Добролюбова.
— Ну, так я и вижу, что Добролюбова! — воскликнул Поливанов (Из моей жизни. С. 67).
Классическая гимназия Л. И. Поливанова, учрежденная то время, когда еще само правительство колебалось в выборе системы гимназического курса, с самого основания выработала своеобразный характер школы, где изучение древних языков и авторов приведено было в согласие с изучением языка и словесности русской. В этом направлении составлены и учебники и пособия по родному языку Л.И. Поливанова, назначаемые им для гимназического курса <…>
Литературная деятельность Л. И. Поливанова представляет: ряд учебных руководств и пособий по русскому языку и словесности; педагогические статьи; сочинения по русской литературе; «Жуковский и его произведения» – издано под псевдонимом Загарина. «Сочинения А.С. Пушкина» в пяти томах с подробными объяснениями их, сводом критики и многочисленными примечаниями; ряд статей о Пушкине и др. (Памяти Л. И. Поливанова. С. 1-5).
Поливанов вложил в свою школу живую душу, поднял и удержал эту школу выше обычной казенности и умел зажигать в своих воспитанниках искры того огня, который горел в нем самом. Вышедшие из Поливановской гимназии не только сохраняли о ней самое теплое воспоминание, но и оставались с Львом Ивановичем и его сотрудниками в тесной личной дружбе (Некролог Вл. С. Соловьева // Памяти Л. И. Поливанова. С. 7).
Кто из нас не помнит, с какой любовью и пониманием Лев Иванович, может быть в сотый раз в жизни, но все с той же свежестью чувства, читал перед нами стихи Пушкина? Кто не помнит, как он радовался хорошей и осмысленной передаче произведений наших классиков учениками и ценил такие ответы? Кто не помнит той горячности и страстности, с какими вообще он относился к своему главному излюбленному предмету — русской литературе? Потому-то русская словесность и вообще русский язык проходились в нашей гимназии так, как нигде (Некролог Л. Л. Толстого // Русские ведомости. 1899. 23 февр. № 54).
С сентября 1890 г. начались мои хождения к Поливанову <…> Я опять попал в незнакомое общество. Конечно, здесь я мог поставить себя лучше, чем у Креймана, но немало было у меня таких сторон, которые очень-таки должны были выставлять меня чудаком. Я не курил и не мог сойтись с курящими, со старшими. Я во время перемены бродил взад и вперед по зале, слагал в голове стихи, невпопад отвечал тогда на задаваемые вопросы. Внешность моя была тоже не очень внушительна: довольно большие усы, прыщеватое лицо, длинные и большей частью спутанные волосы. Воображаю себя бродящим дико взад и вперед по родной линии, вдоль первых окон, — должно быть, зрелище было довольно смешное. Особенно донимали меня маленькие, перво– и второклассники, они просто начинали дразнить меня, как невиданного зверя (Из моей жизни. С. 67).
Я помню себя первоклассником, воспитанником Поливановской гимназии: вот – большой, белый, двухсветный зал, и – гул голосов, и толпа бегающих по залу мальчишек, среди этой толпы – я, с книжкой латинской грамматики… Мне нравится, разбежавшись, скользить по паркету; но я всегда боюсь налететь на высокого черного старшеклассника, обладателя бороды, с некрасивым, весьма характерным лицом; он угрюм: он – отпугивает меня умным видом; я знаю его: в час большой перемены бродит от белых колонн до большой входной двери, всегда одинокий, наморщивши лоб; иногда он бормочет с собою; его уважаю, но – очень боюсь; и вот спрашиваю кого-то: «Кто это?» И мне отвечают: «То – Брюсов: он восьмиклассник» (Белый А. –1. С. 263).
Учился я хорошо и прилежно, за латинские и греческие extemporalia получал 4 да 5. По математике я решительно был первым. Все время, пока я был в гимназии, я со страстью предавался этой науке, ознакомился там с высшим анализом и всегда мечтал идти на математический факультет.
В 1891 г. в издаваемом Гиляровским «Листке Спор» напечатана моя статейка «Немного математики» – полуспортивная, полуматематическая [32]. Здесь я должен сознаться в маленькой мистификации, прошедшей тогда незамеченной. Я сам написал возражение на свою статью и послал ее «Русский спорт». Возражение было напечатано. Я хотел писать контрвозражение в «Листке Спорта», но Гиляровский объявил мне, что он в принципе «против полемики» (Из моей жизни. С. 51, 68).
Как это похоже на него! И эта математическая формула, и эта любовь к спору, и журнальным дуэлям, и это упрямство в темах, это уменье сосредоточить свою мысль на пустяке, как на серьезном, и это вечное желание быть в центре внимания, эта способность заставлять говорить о себе, это беспокойная жажда шума вокруг (Пильский П. С. 27. 28).
…Второй период нашей дружбы относится к возрасту (от 14-ти до 20-ти) формирования основных черт характера. Предыдущие годы так сблизили нас, мы стали настолько необходимы друг другу, что если я не появлялся в течение двух недель, на третью в кадетский корпус летела открытка с вопросом: что со мной? Во время летних каникул мы деятельно переписывались друг с другом. Досадно, что на одном из жизненных ухабов я потерял эти юношеские письма Брюсова. Оба мы шли в жизнь с боем, но, помимо индивидуальных особенностей каждого, наши жизненные бунты протекали в разных плоскостях и с каждым годом наши мировоззрения все сильнее расходились. < …>
