Майя Бессараб - Так говорил Ландау
Когда же у Льва Давидовича спрашивали о его работе, он отвечал предельно просто и понятно:
«Я — физик-теоретик. По-настоящему меня интересуют только неразгаданные явления. В этом и состоит моя работа».
Дау умел расслабляться после многочасовой работы, отключался от серьёзных мыслей и переходил к стихам, частушкам, дурачился. Он всячески подчеркивал свою независимость, в особенности в молодые годы. Когда в Харькове, в УФТИ, ввели пропуска, он возмутился и в знак протеста наклеил на своем пропуске вместо фотографии вырезанное из журнала изображение обезьянки. И потом ещё удивлялся, что его с таким пропуском не пустили в здание института.
Он никогда не принуждал себя сидеть на нудных собраниях, считая это верхом неприличия. Вообще всяческие «так принято» отвергались с ходу. «Всё, что нудно, — очень вредно», — говорил Дау. Если, скажем, ему не нравился фильм или спектакль, его нельзя было удержать в зале никакими силами, он вставал и уходил.
Какой ажиотаж вызвал приезд в институт Евгения Евтушенко!
– У него есть очень хорошие стихи, читает он их бесподобно, ну, а гражданское мужество Евтушенко вызывает глубочайшее уважение, — сказал Дау после выступления поэта.
И добавил:
– Мы все должны снять шляпы перед этим поэтом!
Дау потирал руки от удовольствия и повторял, что России всегда везло на поэтов, что у нас они никогда не переведутся.
Его поражала способность поэтов находить особые черты характера, подмечать самую суть явления. Как-то речь зашла об ожидании больших перемен в недалёком будущем, на что Дау возразил:
– Обо всём этом Огарёв написал ещё в прошлом веке:
Кругом осталось всё, как было,
Всё так же пошло, так же гнило,
Всё так же канцелярский ход
Вертел уродливой машины
Самодержавные пружины;
Карал за мысль, душил народ.
Можно добавить, что слова эти оказались действительно пророческими на все времена.
Мне бы хотелось упомянуть о том, что интерес Дау к литературе не ограничивался одной поэзией. Однажды он наткнулся на дивную строчку у Оскара Уайльда: «В России всё возможно, кроме реформ».
– Нет, но откуда он это узнал? Ведь как в воду глядел! — хохотал Дау.
Читал он из английских классиков чаще всего именно Уайльда, что только подтверждает его любовь к поэзии: проза Уайльда мелодична, её так и хочется читать вслух. Что он и делал.
Он был внимателен и заботлив со своей матерью и часто приезжал к ней в Ленинград. Однажды он спросил у матери:
– Мама, ты счастлива с отцом?
– Как тебе сказать… Мы прожили жизнь тихо, мирно.
– Это я знаю. Я не о том. А любовь, такая чтобы сметала все преграды?
– У тебя книжные понятия о жизни.
– Да, может быть, но… — он смущённо умолк.
Любовь Вениаминовна посмотрела на сына очень внимательно:
– Что ты ещё придумал?
– Да ничего…
– Нет уж, говори, если начал.
– Я подумал, может быть, я дитя тайной любви? Мои чувства к тебе от этого никак не изменились бы.
– Ничего похожего! Ты сын своего отца. И вообще, должна тебе сказать, что муж, дети, работа — это полная жизнь, поверь мне.
– А страсть? Настоящая, сильная страсть?
– Нет, Лев. Такой страсти не было.
– Ни разу в жизни?
– Ни разу в жизни.
– Почему?
– Наверно, не представилось случая.
– Так надо было искать!
Этот разговор Любовь Вениаминовна запомнила слово в слово и впоследствии пересказала его моей маме, с которой была в большой дружбе.
Дау был гостеприимен и, когда к Коре приходили знакомые, чаще всего принимал участие в разговоре. Поговорив с кориной портнихой, он к удивлению своему обнаружил, что она убеждена, будто иностранцев возят в автобусах по городу, чтобы показывать их москвичам.
Её огорчало, что к ним в Бутырки их никогда не привозят.
–– Нет, Муся, их катают в автобусах, чтобы они увидели город, а у вас в Бутырках кроме тюрьмы смотреть нечего.
Однажды в институт приехал писатель Леонид Леонов и попросил, чтобы его проводили в кабинет академика Ландау. Они довольно долго беседовали с глазу на глаз. Ландау вежливо проводил гостя и его обступили сгоравшие от любопытства сотрудники.
– Зачем он приезжал?
– Он хотел узнать, где находится граница между веществом и антивеществом. По его мнению, такая граница существует.
– Что вы ему ответили?
– Я ответил уклончиво.
Много лет у Дау работал шофер Валентин Романович Воробьёв, потом его куда-то перевели, но он часто приезжал в институт, чтобы перекинуться несколькими словами с Львом Давидовичем. Я как-то встретила его на улице, он стал расспрашивать о Дау и под конец сказал:
«Ко мне никто так хорошо не относился, как Лев Давидович. С ним обо всём можно было посоветоваться и просто поговорить. Лёгкий у него характер, таких людей мало».
Однажды я спросила у Дау, как бы он оценил знания красавицы, если бы она пришла к нему на экзамен. Он задумался.
– Красавицы встречаются так редко, что по справедливости я бы конечно повысил ей оценку. Пусть приходит.
– Хороша справедливость! — вставила Кора.
До чего же надо было любить физику, чтобы сказать:
– Эта теория так красива, что не может быть неверной. По какой-то причине это всё-таки правильно.
А иногда раздавалось и такое:
– Разве это физика? Это какие-то стихи по поводу теоретической физики!
Или так, вовсе капризно:
– В принципе, это не невозможно. Но такой скособоченный мир был бы мне настолько противен, что думать об этом не хочу.
Он был начинен какими-то смешинками, стихами, рифмованными строчками, которые и стихами не назовёшь. Например, стоило мне заикнуться, что я еду в Анапу, как он ответствовал:
– Надену я чёрную шляпу, поеду я в город Анапу, там буду лежать на песке, в своей непонятной тоске. В тебе, о морская пучина, погибнет роскошный мужчина, который лежал на песке в своей непонятной тоске.
– Частушки не могут быть «неприличными». Это же фольклор.
И далее следовало что-нибудь на грани приличия:
В нашем саде, в самом заде,
вся трава примятая.
Не подумайте плохого,
всё любовь проклятая!
Однажды Дау сказал жене:
– Вера окончательно испортила Майку своим воспитанием. Она ей внушила, что любовь — это смертный грех и вообще лучше без всего этого. Ни к чему хорошему это не приведёт.
Увы, он оказался прав.
У него с моей мамой были бесконечные споры. Мама работала в Институте психологии, она занималась детской психологией. Одного этого, по мнению Дау, было достаточно для постоянных проблем с собственным ребёнком. Но все это говорилось только шутки ради, на самом деле Дау замечательно относился к обеим своим свояченицам, а те его боготворили.
