Виктор Некрасов - Взгляд и нечто
Всегда хочется что-то с чем-то сравнивать. Дворцы с дворцами, соборы с соборами. И тех и других я за свою жизнь видал много. В соборах отдаю предпочтение готике. Видал самые великие творения ее: Нотр-Дам, Шартрский собор, Реймский, Миланский, Св. Стефана в Вене, Вестминстерское аббатство… И вот рядом с ними модерн… Не святотатство ли?
Подходя к собору, я немного даже волновался…
Самое сложное в этой встрече, это то, что у собора нет внутренности. Есть только фасад. Остальное — стройка. С 1884 года, когда он был начат, до сегодняшнего дня. Девяносто два года!
Собор окружен заборами, над ним — кран. Внутри строительная площадка. Закончен только один, восточный фасад — La Fachada del Nacimiento.[14] Вчерне выведен и западный — La Fachada de la Pacion,[15] уже после смерти Гауди. Третий — de la Gloria,[16] южный, еще не начат. Как обещают путеводители, к 1982 году, когда в Барселоне должна открыться Всемирная выставка, два фасада должны быть закончены.
Обогнув заборы, выходим (нас было двое) к фасаду Nacimiento. Останавливаемся. Задираем головы. Смотрим. Первое, что поражает, — непохожесть ни на что. На орган, может быть? Возможно. На флейту, например. Четыре исполинские флейты. Если не впервые (готика), особенно близко ощущаешь близость музыки и архитектуры. И еще это похоже на то, что лепят дети из песка на пляже, — замки, дворцы, гроты, сталактито-сталагмитовые шедеврики из мокрого, сползающего песка…
От готики — стрельчатость портала, круглое окно-роза, скульптуры (даже не для готики, слишком, пожалуй, реалистические), и все это тонет в мокром песке, расцветающем неожиданно цветами, растениями. Все течет, плывет… И вдруг из песка этого вырастает кипарис, а по сторонам от него тянутся к небу органные трубы или флейты, четыре веретена, четыре кукурузных початка. И завершаются они чистейшей воды абстракцией, четырьмя вроде бы крестами, цветными, в керамике. И это нечто новое, внизу этого нет. А стены, слева и справа, — сказочные замки, иллюстрации Доре!
Когда я вторично ездил в Барселону, уже знакомый с Саграда Фамилиа, я увидел в окно поезда нечто весьма любопытное. Мы проезжали мимо громадного, самого крупного в Испании, а может и в Европе, цементного завода. И что-то в окружающем пейзаже, в домах, в железобетонных будках, балюстрадах, вокзальном здании напомнило мне знаменитый собор. Что? А тот самый мокрый, сползающий песок. Только это был не песок, а цемент. Осевшая на карнизах и выступах цементная пыль от дождей поплыла и застыла. Особенно эффектно на скалах, сквозь которые пробита железная дорога… И я невольно подумал — не отсюда ли?
В свое время я уже писал, что, возможно, для того, чтобы все увидеть, нужен бинокль. И не ошибся. Многие туристы запаслись ими и разглядывают фасад, как картины Брейгелей или Босха.[17] Ах, вот еще что-то странное ползет, вот еще один человечек… Разглядывают, пытаются разобрать надписи — на фасаде их много, не совсем понятно, для чего. Sanctus, Sanctus, Sanctus,[18] — то тут, то там разбросано по башням. И что-то совсем уже трудночитаемое, по вертикали, сверху вниз, вроде exsorcium… Оно как орнамент, но это слово, возможно, молитва.
Слова, многословие… В буквальном и переносном смысле. Не вредит ли это искусству? Нужны ли все эти скульптуры? Сцены из жизни Христа, святые, ангелы, трубящие в трубы, в сооружении, которое само по себе скульптура? А может, не стоит задавать этого вопроса? Когда стоишь перед барочными, пышными, в золоте алтарями испанских соборов, где все вьется, переплетается, блестит и сияет, ты не задаешь себе этого вопроса. Давайте и тут не задавать. Зодчество не литература, обойдемся без редактора…
Саграда Фамилиа — лебединая, недопетая песня. По всему миру разлетелась. Книги, альбомы, открытки, фильмы, миллионы туристов. Саграда Фамилиа? Ах, это Гауди… Гауди? Это то, что Саграда Фамилиа? И только до нас эта песня не долетела… Шесть лет проучился я в институте, на архитектурном факультете, и слыхом не слыхивал. И это через десять лет после смерти самого Гауди… Саграда Фамилиа, Каса Мила, Каса Баттло, парк Гюэль — нет, не слыхали, не знаем… Точно так же, как много лет спустя (в середине пятидесятых годов) мы недоуменно пожимали плечами и переглядывались, когда Альберто Моравиа спросил нас, четырех советских писателей (из них трое — лауреаты Сталинской премии), какого мы мнения о Кафке… О чем — спросили мы. О Кафке? А что это такое? ЧТО?
Это к вопросу о герметичности.
* * *Я возвращался поздно вечером из Вендрея домой. (Может, именно так и надо начать повествование?) Светила луна. Справа и слева за длинными, совсем как в Крыму, из дикого камня оградами тянулись виноградники, кое-где кукуруза. Впереди на своем скалистом холме чуть светился огнями Сан-Виценте. Было очень тихо. Тоже как в Крыму. Со стороны моря доносился равномерный, усиливающийся перестук колес. Последний поезд из Барселоны…
Только что за ужином у Фенозы, на громадной (XIII, XIV или XV века) крытой террасе, где всегда прохладно, даже в жгучий полдень, за стаканом некрепкого кислого местного вина шел неторопливый разговор об Испании.
Сегодня в газете был опубликован указ короля об амнистии политзаключенным. Все этому радовались, говорили хорошее о короле, хотя фотографии в журналах изображали несколько дубоватого, неулыбчивого, атлетического склада молодца. Ну что ж, бывает, внешность обманчива. А в общем, разве короли в наше время решают? Скептичный, многое перевидевший на своем веку Феноза мрачно высказался о том, что освободить-то освободили, но надолго ли…. Заговорили об амнистии вообще. О том, что всего-то в Испании в наследство от каудапльо осталось шестьсот с чем-то политических. А в России…
Потом перешли к гражданской войне, которой все мы жили начиная с 1936 года. До сих пор сохранились в памяти все эти названия — Университетский городок, дом Веласкеса, Карабанчель альто, Карабанчель бахо, речка Мансанарес, Гвадалахара, Герника, Альказар… Я даже когда-то играл в пьесе под таким названием. Франкистского офицера. Рисовал жженой пробкой усики. В антрактах мы сидели в расстегнутых серых мундирах на ступеньках артистического входа и обсуждали действительное положение вещей на далеких фронтах. С пьесой что-то не совпадало. Вскоре мы прочитали в газетах — мы гастролировали тогда в Днепропетровске, и помню, что прочел я это в газете на стенке возле театра — об аресте Тухачевского, Якира и других изменников… Поверить было трудно, но в святость нашего дела в Испании продолжали верить. Гады фашисты и героические защитники Мадрида.
Сам Феноза непосредственного участия в войне, кажется, не принимал, но скольких друзей потерял он на фронтах. И как было не погибнуть? Оружие, тайно доставляемое советской стороной, было устаревшее, ни к черту не годилось. Советские советники гнули свою линию, вносили раскол. С дисциплиной было плохо. Героизм тонул в бесхозяйственности и неразберихе, создаваемой все теми же советниками. Люди гибли ни за что.
