Михаил Ботин - За свободу Испании
Прикинув в уме план работы, доложил его Цюрупе. Дмитрий Александрович вечером того же дня слушал меня. В его больших серых глазах внимание, сосредоточенность, он уточняет некоторые данные о зенитной батарее, делает пометки в своем блокноте и говорит:
— Мигель, завтра утром едем с тобой в штаб формирования интербригад, буду просить пополнение для зенитной батареи из числа коммунистов, а также специалистов по ремонту боевой техники.
— Дмитрий Александрович, а как же будет решен вопрос о переводчице?
— Переводчицу тебе выделю на небольшой срок, быстрее сам овладевай испанским языком. Через две недели переводчицы нам будут нужны на Мадридском фронте для работы с военными советниками.
Цюрупа встретился с начальником штаба формирования интернациональных бригад итальянцем Барнетто, бывшим политэмигрантом, долгое время проживавшим в Москве. Барнетто с пониманием отнесся к просьбе Цюрупы и в тот же день направил к зенитчикам 25 коммунистов, знавших испанский язык, а также специалистов по ремонту артиллерийской боевой техники.
Возвратившись в свою резиденцию, Дмитрий Александрович вызвал меня и, удовлетворенно улыбаясь, сказал:
— Получай, Мигель, в штабе формирования интербригад пополнение и приступай к работе. Как можно быстрее восстанавливай боеспособность испанской зенитной батареи. Позаботься в первую очередь о прикрытии в скором времени прибывающих на аэродром в Сан-Клементе бомбардировщиков. Только не заводи с Женей всяких там штучек, это может помешать делу...
— Дмитрий Александрович, не будет никаких «штучек», не время для этого. Да и человек я женатый, дома — семья.
В тот же день новое пополнение влилось в состав испанской зенитной батареи. Посоветовавшись с командиром, мы решили провести общее собрание личного состава, чтобы обсудить с бойцами положение дел на батарее. После ужина на собрании выступил Эрнандес. Он сказал:
— Надо послушать камарада русо, теньенте Мигеля. Он будет нас учить, а мы должны делом ответить на его помощь.
— Друзья,— обратился я к собранию,— хотелось, чтобы вы видели во мне вашего искреннего друга и товарища. Будем вместе учиться сбивать фашистские самолеты. Нам предстоит ежедневно упорно и настойчиво учиться действовать у орудий и приборов, привести в порядок боевую технику, хорошо ее беречь. Но прежде всего надо укрепить дисциплину, беспрекословно, быстро и точно выполнять команды, приказания и распоряжения своих командиров. Я готов в любое время дня и ночи работать вместе с вами и надеюсь, что вы примете меня в свой боевой коллектив. Вива република эспаньола!
Прикомандированная к испанской зенитной батарее переводчица Женя доводит до собрания смысл моего краткого выступления. Бойцы восторженно кричат: «Вива Русиа Совьетика! Вива република эспаньола!» Аугустино Эрнандес предлагает бойцам высказаться. Все они хотят говорить. Выступления разноречивы: анархисты согласились, что хорошо бы научиться стрелять по самолетам фашистов, но при чем тут дисциплина? Дисциплина — это зло, мы за «либертарную» — свободную анархию, за свободные действия свободного народа, а дисциплина нужна коммунистам и еще кому угодно, только не нам. Мы против всякой дисциплины!
Вновь прибывшие в батарею коммунисты горячо спорили с анархистами, приводили убедительные примеры, когда из-за недисциплинированности на их глазах погибали люди, проигрывали бой. Анархисты отстаивали свою точку зрения, ссылаясь на своего идейного вождя Буонавентуро Дурутти, который не признавал никакой дисциплины, хотя храбро сражался против фашистов.
Прошу еще раз слова. Обращаясь к бойцам, рассказываю, какое значение имела дисциплина для победы Красной Армии в годы гражданской войны. Привожу им в пример народного героя Василия Чапаева, который любил своих бойцов, как отец, но требовал от них железной дисциплины, без которой невозможна победа над смертельным врагом.
Переводчица, излагая суть выступления, зажглась внутренним огнем. Оказалось, что Женя была не только хорошей переводчицей, но и отличным пропагандистом...
Выступления закончены, предлагается принять решение: немедленно приступить к регулярным занятиям по огневой подготовке, начать незамедлительно ремонт боевой техники, считать преступлением невыполнение приказаний и распоряжений командиров. Голосуем. За предлагаемое решение — большинство бойцов батареи, против — анархисты. Не по душе им дисциплина! Надо все же надеяться, что они подчинятся решению большинства.
Однако первая попытка реализовать решение успехом не увенчалась. Анархисты упрямо продолжали свое неповиновение, демонстративно не явились на огневую позицию по сигналу «Воздушная тревога». Обстановка в батарее продолжала оставаться нетерпимой по вине анархистов. Что делать? Идти ли по пути дальнейших уговоров и агитации или принимать более решительные меры, но какие? Страна и ее обычаи мало пока знакомы, не наломать бы дров... Хотелось посоветоваться с Цюрупой, но он уехал с Николаем Николаевичем Вороновым в Мадрид. Обстановка там все более усложнялась.
Тогда, в дни пребывания в Альбасете, моим друзьям-соотечественникам еще не были известны многие детали боев за Мадрид. Ожидать возвращения Цюрупы в скором времени не приходилось. Надо принимать решение самостоятельно, на свой риск, руководствуясь классовым чутьем. С согласия командира батареи я предложил посоветоваться с коммунистами, как изменить положение дел с дисциплиной. Теперь, с получением нового пополнения, их было сорок человек — больше половины личного состава. На них и предстояло опереться. Но как сломать сопротивление анархистов, как укрепить батарейный коллектив, пораженный ржавчиной неповиновения? Так был поставлен вопрос перед коммунистами.
— Давайте расстреляем хотя бы одного, самого злостного анархиста за нарушение решения батарейного собрания,— предложил один из вновь прибывших коммунистов.— Если надо, я выполню это поручение и рука у меня не дрогнет. Сейчас идет война с фашистами не на жизнь, а на смерть, и кто противится народу, его интересам, тот должен быть беспощадно уничтожен,— добавил он.
— Как думают остальные компаньерос? — задаю вопрос коммунистам.
— Мы думаем так, как сказал камарада Хосе. Сколько можно нянчиться с анархистами?
— Компаньерос, мое предложение такое,— обратился я к партийцам.— Объявить всему личному составу, особенно анархистам, что впредь за неповиновение и невыполнение команд, приказаний и распоряжений виновные будут отчисляться из батареи и предаваться военно-полевому суду.
Одобрительный гул голосов, аплодисменты говорили о согласии батарейного актива.
