Дмитрий Веденяпин - Между шкафом и небом

Как в кровати между папой и мамой
Пьешь бессмертие… А может быть, все мы
Просто знали про незнанье Адама,
Потому что были ближе к Эдему?

С каждым годом жизнь вокруг безадамней,
Безэдемней — что же тут удивляться?!
Даром что ли там мы все вверх ногами,
Как в утробе, чтоб удобней рождаться?

Дальше от, но к значительно ближе.
Tout le reste, конечно — литература.
Может, я еще возьму и увижу
Маму, папу, бабушку, бабу Нюру?..

Пустота как присутствие, дырка как мир наяву,
«Нет» как ясное «есть» вместо «был» или «не был»
Превращают дорогу в дорогу, траву в траву,
Небо в небо.

Заполошная мошка, влетевшая с ветром в глаз,
На дороге у поля, заросшего васильками
(«Наклонись, отведи веко и поморгай семь раз»),
Что-то знает о маме.

В перепутанном времени брешь как просвет
Между здесь и сейчас — бой с тенью
Между полем и небом, где все, кроме «нет»,
Не имеет значенья.

Что такое стихи?
Гармонь в землянке?
Безутешный роман в Париже?
Или бабочка на полянке?
Бабочка — ближе.

Как кто убил?.. Из книжки лился свет
Взамен того, убавленного на ночь
За шторами… И смех, и грех, и бред…
Вы и убили-с, Родион Романыч…

Переморгнешь — и на древесном срезе
Дрожат лучи,
Как в «Зеркале», где Бах и Перголези,
Блестят ключи

В руке того, который (верь, не верь) —
Кому? когда? за что? — никто не знает —
Поставлен отпирать — и отпирает (?!)
Тугую дверь.

Сквозь белый день цветные пятна, где —
Казалось, люди, оказалось время —
Со всеми вместе в снежной чехарде,
Тогда — почти, сейчас — совсем со всеми…

Сквозь черное июльское окно
Лос-Анджелес светился как в кино;
Гостиница переливалась ало,
Дымилась сигарета, и вино
Мерцало.

Любовь, надежда, нежность, страсть и страх,
Как Бим и Бом, сражались с темнотою,
Той, где отель, и той, где снежный прах,
Но комната уже была пустою.

Немного мелодраматично, но
Тут ничего поправить не дано,
Молитвенными не прожечь словами
Разворошенный этот неуют,
И только слезы что-то могут тут
И там, как в настоящей мелодраме.

Там, где стоят слова, там непонятно как —
Не верят, потому что слишком верят —
Фотограф с палочкой, прекрасный как монах
На фоне гор, сидит на фоне сквера.

Фотограф с палочкой и мальчик Мир Ресниц,
И что-то вроде райского осколка
В луче, стрельнувшем между половиц
В счастливую еловую иголку.

И этот луч как будто значил, что
Нам всем — всем: маме, папе, бабе Ане —
Отпущено лет, минимум, по сто,
А, оказалось, это не про то.

Лучи, иголки, дачное лото
Сошлись в пролете, недоступном глазу,
На глубине, где даже Ив Кусто,
Пока был жив, не побывал ни разу.

Больше чем, меньше чем, больше
Снега, ветра, вечера, жизни
За окном — взгляд на окно снизу
Сквозь летящий снег, через толщу
Жизни — что здесь такого:
Снег на мокрой варежке, ветер…
К новой жизни будьте готовы! —
В распахнувшемся — ах! — свете.

Статуи, беседки, тишина.
Все, включая тишину, немножко
Развалилось… В парке дотемна
Взрослые гуляют по дорожкам.

Фонари желтеют сквозь листву.
Ленин, Сталин, Господи помилуй!
Жизнь, как в школе, жмется к большинству,
В большинстве, как водится, немилому.

Брежнев, Каплер, комнатный балет
Смыслов и непрожитого воздуха…
Вот и получается, что нет
Ничего прекрасней дома отдыха.

Преподаешь английский — свет на ключ
Закрыт, но вдруг взрывается, как будто
Аплодисмен-(качается каюта)-
Тами; мартышка прыгает, как луч.

Цирк на гастролях; дрессировщик с чаш-
(Качает)-кой эспрессо и галетой
Сидит в рубашке с воротом апаш
На палубе под куполом из света.

Прозрачная качается каюта,
Лучи и тени ходят по стене…
Чем неслучайней наши объясне-
(Держись!)-ния, тем гаже почему-то.

По телевизору показывали,
Как человек в котелке,
Вор,
Влезает в дом,
Как он думал,
Пустой,
А там — хозяйка.

И она —
Вероятно, это было хорошо сыграно —
Влюбляется в вора,

То есть
Вскоре после их нечаянного знакомства —
Начинает смотреть на него
Особенным образом:
Без водевильной плотоядности,
Но так, что даже я, восьмилетний,
Догадался,
Что эта женщина в сарафане,
С голыми плечами,
Нежной шеей
И немножко глупыми кудряшками
Хочет, чтобы этот мужчина с усами
Поцеловал ее,
Помог ей выбраться из сарафана и…
Тут мое воображенье буксовало,
Но я отчетливо помню,
Что особенные взоры актрисы
Сулили «неизъяснимы наслажденья»,
Причем
Не столько вору,
Сколько — вот именно — мне.

Не исключено, что
Согласно авторскому замыслу,
Вор должен был сначала
Попасть в дом,
Потом — в женщину,
Потом — через женщину —
Провалиться в самого себя,
И затем самоликвидироваться
Как вор,
А скорее всего, вообще,
Потому что никем другим
Он быть не мог,
А проваливаться дальше —
Во всяком случае, внутри этой пьесы —
Было некуда.