Сборник - «Буду верен словам до конца». Жизнеописание и наследие иеромонаха Василия (Рослякова)
У о. Василия в дневнике все сугубо свое, – он часто среди своих мыслей приводит цитаты, нередко – из творений святителя Игнатия, духом учения которого был проникнут. Есть в дневнике цитаты без обозначения источника. Так, не имеет, например, подписи текст, принадлежащий святителю Игнатию: «От грехопадений моих бегу не в затвор, не в пустыню, а в самоукорение, в исповедание грехов моих, в раскаяние» (Собрание писем святителя Игнатия (Брянчанинова). М.; СПб., 1995. С. 221, – о. Василий, вероятно, пользовался ксерокопиями с известного собрания писем святителя, составленного трудами игумена Марка (Лозинского). Это собрание и легло в основу указанного издания). Можно произвести внимательную сверку, – найдутся и другие тексты, принадлежащие святителю Игнатию и другим аскетическим писателям. Но такая сверка ничего не изменит: от страницы к странице течение духовной жизни во всех нюансах принадлежит о. Василию. Можно убедиться лишь в одном – в том, что он – ревностный ученик святителя Игнатия.
Приближалась Пасха… Отец Михаил рассказывает: «За неделю, в воскресенье, у нас было составлено расписание, кто служит на день Пасхи. Я тогда исполнял обязанности скитоначальника. Была средняя служба в Скиту, и вдруг я увидел, что у нас нет исповеди, хотя обычно в Скит приходил народ причащаться. Я понимал, что нужна исповедь, отдельный иеромонах. Я сказал об этом о. М., он был тогда благочинным, и он ответил: „Возьми о. Василия“. Я подошел к о. Василию и сказал: „Батюшка, вас ставят в Скит на исповедь“, – он обычно был человек ровный, спокойный, а тут начал отказываться. „Почему?“ – „Нет, нет…“ Тогда я пошел к благочинному и сказал ему о том, что о. Василий отказывается. Он ответил: „Передай ему, за послушание пусть идет“, – что я и передал о. Василию, и он смирился. В итоге получилось, что он как раз шел на исповедь через скитские ворота…»
В Великий Четверг братия причащалась. Отец М. вспоминает, что о. Василий в трапезной, когда все «встали, пропели все, что положено, и он мне говорит: „Ты обратил внимание, какая была тишина на трапезе? Все причащались…“ Я кивнул. Он говорит: „Какая тишина! Вот бы всегда так!“… Это его тоже характеризует».
На утрене Великого Пятка о. Василий канонаршил хвалитные стихиры. Но после чтения 9-го Евангелия он промолчал, так что вместо него начали канонаршить с правого клироса… «Потом спрашивали о. Василия, – вспоминает о. М., – почему он молчал.
„Я не смог“… В это время, видимо, о. Василий что-то пережил… Может быть, слезы у него были или настолько сильное переживание, что он не смог канонаршить». Это был случай из редких, так как многие отмечали, что о. Василий обычно канонаршил очень хорошо. «Он канонаршил совершенно бесстрастно, – говорит о. М. – Это слышно из записей, из чтения его канона. У него была какая-то своя манера… Канонаршил хорошо, хотя большого, мощного голоса у него не было… Он постоянно был на солее. Никаких у него не было стеснений. Когда пели два клироса, он всегда канонаршил на солее. Так у нас принято в монастыре… И до конца, до последнего дня жизни своей он остался канонархом, исполнителем этого важнейшего послушания».
На царских часах, утром, о. Василий читал два часа (на вопрос – будет ли он их читать, он ответил: «А что же! Это такая честь: их же цари читали») и произнес проповедь. На вечерне, перед выносом св. Плащаницы о. Василий канонаршил, на вынос св. Плащаницы сказал слово, потом канонаршил опять. На литургии Великой Субботы он исповедовал, читал паремии, канонаршил. На пасхальной полунощнице читал канон Великой Субботы.
Отец Ф. рассказывает: «Перед Пасхой я дважды исповедовался у о. Василия. Утром Страстной Субботы о. Василий говорил проповедь на общей исповеди.
Я был тогда на послушании, входил и выходил из храма, не имея возможности прослушать проповедь целиком. Но то, что я услышал, подтвердило догадку, – да, о. Василий как бы берет на себя наши грехи, считая их своими. Как раз в ночь перед этим я читал об одном старце, который умирал воистину мученически, поскольку набрал на себя много чужих грехов. И вот, входя и выходя из храма, я почему-то все думал про о. Василия: да как же ты, батюшка, умирать будешь, если набрал на себя столько грехов?»
Перед Пасхой о. Василий удостоился чудесного видения – о нем он сказал кратко игумену Ф.: «Батюшка, ко мне сейчас пре подобный Амвросий приходил». Отец Ф. посмотрел на него испытующе, помолчал и ответил так: «Да ну тебя!.. Скажешь еще…» Больше о. Василий не сказал об этом никому. Отец М. говорит об этом: «Отец Василий, насколько я могу судить, почувствовал, что это должно остаться между ним и небом». Как не вспомнить при этом об особенной любви о. Василия к преподобному Амвросию, а вместе с тем и ко всем старцам и к самой Оптиной… Сколько у него в дневнике молитвенных обращений к старцу Амвросию!
«В дни Недели крестопоклонной, – рассказывает о. М., – о. Василий читал поучение из св. Макария Великого о состоянии души человеческой, когда она понимает необходимость истинно христианской жизни, т. е. жительства под водительством Духа Святаго, и начинает искать такого жительства… Отец Трофим и о. Василий и по послушанию, и, конечно, по сердцу своему постоянно находились в храме этим Великим постом в числе немногих братий… Были моменты, когда он отпрашивался и уходил на кафизмах и на чтении часов отдохнуть, потому что к концу поста явно ослабевал силами. Тем не менее он канонаршил, нес эту свою чреду».
Когда окроплялись куличи, о. Василий исповедовал – и с утра, и днем, и уже когда стемнело… «Смотрите, батюшке плохо!» – воскликнул какой-то ребенок. Все посмотрели на о. Василия. Он стоял у аналоя такой бледный, словно вот-вот упадет в обморок. Отец Ф. кропил святой водой молящихся, и когда, окропив о. Василия, по шел дальше, тот окликнул его: «Покропи меня покрепче…» Батюшка окропил его уже так, что залил ему все лицо. «Ничего, ничего, – облегченно вздохнул о. Василий, – теперь уже ничего». После бессонной пасхальной ночи он, по расписанию, должен был исповедовать на средней литургии в Скиту.
Многим запомнилось, что во время крестного хода на Пасху о. Василий нес икону «Воскресения Христова» и был единственным из иеромонахов одетым в красное облачение. Игумен М. вспоминает: «Я подошел в алтаре поздравить иеромонаха Василия: „Христос воскресе, о. Василий!“ – „А я уже воскрес“, – ответил он, показывая на свое облачение: из всех, находящихся в алтаре, он был единственным в красном пасхальном облачении, а мы еще лишь готовились переоблачаться». Вспоминают, что проскомидию о. Василий совершал всегда четко, разрезал Агничную просфору быстрым и точным движением. Но этой Пасхой он как-то медлил… «Ты что, о. Василий?» – спросили его. «Так тяжело, – ответил он, – будто себя закалаю»… Потом он совершил это великое Жертвоприношение и в изнеможении присел на стул. «Что, о. Василий, устал?» – спроси ли его. «Никогда так не уставал», – ответил он. В конце пасхальной литургии о. Василий вышел канонаршить. «Отец Василий, вы же устали, – сказал ему регент. – Вы отдыхайте. Мы сами справимся». «А я по послушанию», – сказал бодро о. Василий. И вот раздался его голос: «Да воскреснет Боги расточатся врази Его!..»
