Александр Довгаленко - Исповедь военнослужащего срочной службы
Сам я тоже не был ангелом. Когда у меня в очередной раз сперли панаму во время похода в городскую баню (на территории гарнизона таковой не было), я обратился к комвзвода, который нас туда и обратно вел и сообщил о своем горе. На что получил следующий ответ: «Не у тебя украли, а ты проебал! Прояви солдатскую смекалку!». Минут десять, пока народ перекуривал у входа, я соображал, как же мне ее так проявить? В этот момент в баню зашла очередная партия жаждущих омовения, я нахальнейшим образом стремительно вошел в раздевалку и под недоумевающим взглядом бойца, караулящего одежду, начал перебирать все висящие в шкафчиках панамы, пока не нашел «свою». Это была панама подходящего размера, имеющая явные следы изменения маркировки. Подойдя к бойцу я показал ему панаму и гневно спросил: «Интересно…ля, как это моя панама оказалась в этом шкафчике? Отвечай, б…..!!!!!» Боец стушевался, начал что-то мямлить, что он вроде не при делах, тогда я вышел со словами: «Передай этому п…….у, что я его обязательно найду и мы еще поговорим!» и стремительно вышел из помещения. Как раз вовремя, наши уже построились. Наш старлей-взводный, увидев меня уже в панаме растянул губы в улыбочке и молвил: «Ну вот, а ты еще спрашивал! Становись в строй». Сколько панам и других вещей в тот день поменяли своих хозяев я не знаю, но моя проблема была решена. Главное — напор, наглость и полное сознание своей правоты. Эти качества и отличают советского бойца, надо думать.
Лехе повезло меньше в плане проявления солдатской смекалки — он в свое время не постеснялся полностью упереть х.б. вместе с панамой вместо украденных у него, кроме того, с маркировкой упертых им вещей был полный порядок, а хозяином вещей оказался упертый маленький узбек, который не поленился обойти классы во время занятий, где и выкупил через некоторое время Леху во время перекура. Он отозвал его в сторонку, о чем они разговаривали я не знаю, но минут через пять оба обменялись кителями и панамами (видимо узбек тоже «проявил солдатскую смекалку», но качество вещей его не устроило) и разошлись по мирному. Леха почему-то смущенно хихикал. Я спросил, чему он так радуется? Леха сообщил, что двумя днями раньше обратил внимание на утолщении в одном из швов, воспользовался бритвой и изъял оттуда целых три рубля, скатанных трубочкой и зашитых на черный день, надо полагать. Именно эти деньги мы вчера проели в «чайнике». Претензий по поводу денег узбек не высказал, потому что хорошо понимал, что это бесполезно.
Как-то меня и еще двух человек припахали навести порядок в ротной каптерке. Вспомнив, пропаже скольких вещей я обязан этому помещению и его хозяину, я нисколько не стесняясь, улучив удобный момент, повзаимствовал у каптерщика пар десять черных хлопчатобумажных носок, равномерно распределив их под одеждой, а заодно и пару тюбиков отвратительной, но жизненно необходимой зубной пасты «Жемчуг» (паста эта, помимо своей основной функции обладала еще одним замечательным свойством: будучи нанесенной на место будущего синяка не позднее минут пяти-десяти после удара, она если не гарантированно предотвращала образование гематомы, то сильно уменьшала последствия). Никакие угрызения совести меня при этом не мучили. Трофей мы поделили с Лехой.
Полагаю, введение персональных, закрывающихся на замок металлических ящиков-рундучков, какие я видел в кино про учебку для американских морских пехотинцев, если и не решило бы, то хотя бы здорово снизило остроту проблемы, но у нас такого я нигде не видел. Воровство в нашей армии скорее напоминало спорт, чем осуждаемое обществом явление. «Тихо спиздил и ушел — называется нашел» — есть подозрение, что я знаю где родилась эта поговорка. Однако не следует путать «солдатскую смекалку» и банальное крысятничество — когда проявляется ловкость в отношении своих товарищей, которые тебя хорошо знают и, возможно, доверяют. За это (если конечно ловили за руку) всегда наказывали хорошо всем известными методами.
Про то, как напаривала и без того небогатых солдат буфетчица, я уже рассказывал, а вот чудеса, творившиеся на гарнизонной почте не описывал. Иногда родители посылали мне деньги — трешку, пятерку, за что я им был очень благодарен. Кстати, мы помирились с отцом буквально через две недели после моего ухода в армию, в переписке он извинялся передо мной, а я, в свою очередь, перед ним. Воистину, любовь к ближнему прямо пропорциональна квадрату расстояния между ним и тобой.
Один раз, узнав, что я призван в армию, даже моя бабушка (царствие ей небесное) прислала мне трояк, оторвав его от своей и без того небогатой пенсии. Об этом я узнал из ее письма, но денег в конверте не оказалось. Скорее всего вытащила наша почтальонша (она одна работала на почте), хотя и не факт. Я знал, что это не первый случай пропажи денег, ребята кивали именно на нашу почтовую работницу, но поймать ее за руку, а уж тем более что-то доказать было невозможно — правила почтовых отправлений снимали с нее любую ответственность за отправку наличных обычным письмом. Бабушку я расстраивать не стал, сообщив ей, что деньги я получил, поблагодарив и попросив больше никогда не присылать больше денег, ибо я в них просто не нуждаюсь и все необходимое у меня есть.
Все, что я описал выше — детский сад по сравнению с тем, что я увидел, попав после учебки в полк, но об этом, как водится позже, дабы не нарушать хронологическую последовательность повествования.
Просто про жизнь
Тем временем наступила осень, что выразилось только в том, что у нас отобрали предмет нашей гордости — «афганские» панамы (ловкие и предусмотрительные люди успели, вовремя узнав о предстоящем переодевании, панамы вовремя «потерять», я же к таким, увы, не относился), а также весьма неудобные и тяжелые, но красивые с виду (при соответствующем уходе) шнурованные ботинки, и выдали банальнейшие сапоги-кирзачи, пилотки (шапки выдали уже перед отправкой в полки) и шинели. Есть подозрение, что единственной армией в мире, в которой в конце двадцатого века использовалось форменное обмундирование времен первой мировой войны осталась наша непобедимая и легендарная. Начнем с сапог. Сапоги — довольно удобная обувь, при условии, что сшита она индивидуально, из качественных материалов, с безукоризненным соблюдением технологии пошива. У Лехиного дедушки, прошедшего войну, и до сих пор находящегося в добром здравии (дай Бог ему и дальше здоровья) имеются офицерские сапоги военных времен (наши или немецкие — того не ведаю) Которые до сих пор служат ему верой и правдой.
То же безобразие, в которую обували солдат русской, а затем и советской армии не выдерживает никакой критики и годится лишь для сельских механизаторов в период распутицы. Частичным оправданием служит тот факт, что армия наша всегда была многочисленная, рекрутского типа, когда солдат загонялся в армию насильно, а поэтому в сохранности своего имущества особо заинтересован не был. Методы ведения военных действий тоже не блистали полководческим талантом, расход личного состава в бою был велик, а хороших сапог на всех не напасешься. Да и зачем что-то менять, если и так сойдет?
