Катрин Шанель - Величие и печаль мадемуазель Коко
Совершенно смутившись, я пообещала.
Глава 6
Любая другая на моем месте была бы огорчена или оскорблена тем, что ее сочли подходящей для товарищества, а не для страсти. Только не я. Меня скорее устроило это положение дел. Я видела, что любовь не приносит женщине ничего хорошего. Среди моих пациенток попадались несчастные жертвы любви. Одна девушка вскрыла себе вены после того, как ее бросил любовник. Ее спасли, но она уже полгода пребывала в черной меланхолии, и ни у кого не было сомнений, что как только присмотр за ней ослабнет, несчастная снова повторит попытку самоубийства. Вторая была обманута женихом. Он выманил у нее под прозрачным предлогом ценные бумаги, в которых заключалось ее приданое, и бежал. Девушка с трагическим именем Жизель перенесла удар стойко, но совсем перестала есть. К тому моменту, как близкие догадались поместить Жизель в клинику, она уже была похожа не на исхудавшую по моде девицу, но на пособие по анатомии — все кости скелета были на виду. Я изучала anorexia neurosa, впервые описанную еще в XIX веке. О да, даже в те времена торжествующей женской плоти были дамы, отказывающиеся от еды. Иные полагали, что настоящей леди не пристало обжираться, словно простолюдинке, другие жаждали таким образом привлечь к себе внимание… Да мало ли какое темное душевное движение побуждало женщин худеть едва ли не до полусмерти. Лет семьдесят назад доктор Вильям Чапли называл это явление «ситомания», боязнь еды. Чапли практиковал в психиатрической лечебнице, так что и случаи в его практике были специфические. Он писал о пациенте, полагавшем себя архангелом Михаилом, бессмертным, почти всесильным — вторым после Господа! Нужна ли была грубая земная пища столь совершенному созданию? О нет! Он питался только солнечным светом и в дни, когда тучи затягивали небо, жалобно сетовал на голод. Чистоплотная мать семейства уверяла, что в чреве у нее поселился огромный червь, которого нужно уморить голодом, ее удалось излечить быстро и остроумно. Загипнотизировав пациентку, Чапли показал ей веревку и уверил, что это и есть червь, который только что вышел из ее тела естественным путем. Другая несчастная прочитала в газете о том, как муж отравил свою уродливую и злонравную жену, и, несмотря на то, что сама была хороша собой и награждена всеми добродетелями, уверила себя в том, что муж поступит с ней так же. Но среди этих, скорбных душой, пациентов встречались и юные барышни, которые переставали есть без видимой причины.
Вслед за американским коллегой это заболевание описал англичанин Вильям Галл, и в том же году — мой соотечественник Шарль Ласег. Разница в описаниях заключалась только в том, что Галл применил термин «истерическая апепсия», Ласег же впервые озвучил диагноз «истерическая анорексия». Как это водится в научном мире, между двумя докторами произошла свара, каждый отстаивал свое первенство. Не из патриотизма, но только по любви к истине замечу, что исследование Ласега было более точным и подробным. По утверждению Ласега, анорексией страдали, как правило, девушки от 15 до 25 лет из состоятельных семейств. У них вдруг пропадал аппетит, а традиционные в таких случаях средства не помогали. Обследования же не показывали ни опухолей, ни других органических нарушений. И все-таки девицы отказывались от еды. По мысли доктора Ласега, эта болезнь объяснялась психологическими факторами — страхами и тревогами, свойственными именно женщинам в юном возрасте. Стоило развеять эти страхи, как состояние пациенток улучшалось. В противном же случае болезнь могла кончиться печально — даже исхудав до полного упадка жизненных сил, девушки отказывались от еды. Принудительное кормление не помогало, так как истощенный организм отказывался принимать пищу. Девушки погибали.
Чего они боялись так, что предпочитали смерть? Чаще всего, как ни странно, — брака. Даже в те времена, когда считалось, что женщина должна быть нежным цветочком, милой овечкой, воплощенной невинностью, замужество накладывало на нее массу обязанностей, к которым девушки просто не оказывались готовыми. Раньше от них требовали полного неведения в том, что касалось плотской стороны жизни, — теперь они должны были ублажать мужа в постели, стойко переносить тяготы беременности, рожать и воспитывать детей. Раньше они не входили в домашние дела, им разрешалось только музицировать, расписывать чашки и вышивать салфетки, — теперь же они обязаны были следить за гардеробом мужа, за семейным столом, за расходами на хозяйство, за поведением прислуги. Ангел в доме должен был быть опорой этому же дому. А еще оставаться красивой, соблазнительной, изящной, светской, религиозной, уметь вести с мужем беседы, вникать в смысл его слов — чтобы не наскучить ему… Девушки поумнее догадывались о том, что именно следует за венком из флердоранжа. Бессознательно они изо всех сил цеплялись за детство. Снова стать ребенком, которого родители балуют и опекают, о котором беспокоятся, у постели которого бодрствуют всю ночь? Неужели можно упустить такую возможность? Разумеется, барышни из семейств, где нуждались, где каждая копейка была на счету, а помимо них — открывали жадные рты еще несколько птенцов, напротив, торопились свить собственное гнездо или так… полетать на воле. Но в семьях богатых буржуа дочерей окружали трепетной заботой. Стряпали любимые кушанья девушек. Меняли кухарок и поваров. Вывозили любимую бледную немочь на морские курорты — как известно, соленый воздух способствует аппетиту. Или наоборот — влекли в горы, где минеральные воды обещали желанный эффект. Самые религиозные таскали дочерей по богомольям, по святым местам, и у грота Богоматери Лурдской преклоняли рядом колени. Порой это помогало. На курорте девушка могла встретить офицера, чьи усы и нежный взгляд воспламеняли ее бедное сердце, и вскоре она лакомилась миндальными пирожными на ужине, устроенном в честь ее собственной помолвки. На минеральных водах попадался вдумчивый и толковый врач, который подбирал ключик к характеру пациентки, не ограничиваясь обычным пожиманием плеч: мол, нервы, что ж вы хотите, выйдет замуж — образумится! А Богоматерь Лурдская нашептывала бедным пташкам слова утешения, и они порой удалялись в монастырь. Все лучше, чем остаться старой девой, позором для семьи, существом униженным, забитым, прозябающим у чужого очага!
Но даже самые нежные родители не всегда били тревогу. Ведь предполагалось, что светская женщина не должна обжираться за обедом, как простая работница с фермы. Люди тяжелого физического труда должны много есть, это дает им силы для работы. Но изящный мотылек, порхающий по надушенным салонам, вполне может довольствоваться тремя виноградинками в день. Если девица, нагуляв аппетит, начинает уписывать за обе щеки, ей могут сделать замечание. Мягко, в виде добродушной шутки:
