ЭДУАРД КУЗНЕЦОВ - Дневники
По месту моей работы в Риге я не мог получить характеристику, т.к. работал там, говорят, слишком недолго. Я поехал в Москву, а потом в Струнино, полагая, что там я трудился достаточно долго, чтобы надеяться на получение этой бумажки. Когда я сказал начальнику отдела кадров, что приехал из Риги специально за характеристикой, он удивился, сообщив, что они могли бы выслать ее мне по почте. «Видите ли, – смущенно пояснил я, – то учреждение, которое требует мою характеристику, настаивает, чтобы на нем стояло: «Для выезда на постоянное жительство в Израиль». (Легко объяснимая предосторожность: ведь характеристику – просто так – получить не составляет особого труда). Не буду описывать эмоционально-демагогических реакций начальника отдела кадров на мое пояснение, скажу только, что мне было велено явиться на следующий день к председателю фабкома, и тот после ряда банальных вопросов типа «зачем ты едешь в Израиль?» и «Что тебе там делать?» вдруг огорошил меня: «А если завтра моего сына пошлют защищать арабов, ты что же – стрелять в него будешь?» Ну как тут было не спросить: «А разве ваш сын уже вернулся из Чехословакии?» Характеристику мне, естественно, не дали.
Кто как реагирует на откровенные издевательства. Можно ждать из года в год – чему много примеров, – жить, сидя на чемоданах, с великим трудом собирать ежегодно документы – кому это под силу – для подачи их в ОВИР, писать объяснения на тему, что в Израиле у тебя родственники, что Израиль твоя истинная родина, что ты стремишься туда по духовно-национальным соображениям и получать ответы типа: «Жилплощадью и работой вы обеспечены, материально от родственников, проживающих в Израиле, не зависите и потому оснований для разрешения на выезд нет». Это не по мне. Я счел себя ущемленным в праве на эмиграцию и заключил, что имею моральное право ответить на цепь беззаконных актов, правонарушением, охватываемым диспозицией ст. 83 УК РСФСР. Я имею в виду незаконный выезд за границу, караемый сроком до 3-х лет. Я заявляю, что акт, на совершение которого мы покушались, квалифицирован обвинением ложно. Нам инкриминируют умышленные действия в ущерб государственной независимости Союза ССР. Совершенно очевидно, что прямым умыслом каждого из нас был выезд за границу. В период предварительного следствия я с унылым упорством пытался выяснить у всех трех следователей, поочередно работавших со мной, и у прокурора Пономарева, что надо понимать под посягательством на государственную независимость СССР в данном конкретном случае. Несмотря на убогость их фантазии, я все же понял, что дело сводится по преимуществу к причинению ущерба престижу СССР, ибо наш побег был бы ложно обыгран вражеской пропагандой. Ну, во-первых, ориентироваться при оценке тех или иных деяний на клеветнические обыгрыши так называемых врагов – занятие несолидное, а во-вторых, вряд ли кого-нибудь из нас остановило бы предположение, что этот побег послужит укреплению престижа СССР. Ни СССР, ни его престиж не определяли наших действий и намерений.
С юриспруденцией у меня шапочное знакомство (всего лишь вторая судимость!), в следственном изоляторе мне категорически отказываются дать какую-либо юридическую литературу (я не могу получить даже конституцию СССР!), поэтому свои соображения я не могу подкрепить соответствующими ссылками и цитатами. Однако мне хотелось бы отослать суд к книге «Особо опасные государственные преступления», вышедшей где-то в году 65, – там утверждается, что измена родине может быть совершена лишь с прямым умыслом причинения ущерба государственной независимости СССР. Наличие такого умысла у нас следствием не установлено. В данном случае можно говорить только об эвентуальном умысле, каковой состава измены родине, на мой взгляд, не образует.
Я считаю, что каждое государство, ратифицировавшее «Всеобщую Декларацию прав человека» (а СССР ее ратифицировал), обязано реально гарантировать каждому своему гражданину осуществление прав, о которых говорится в этой Декларации. В том числе и ст. ст. 13, 14 и 15. Лишь в ответ на вопиющее попрание моих человеческих прав я решился на бегство за границу. Это был акт отчаяния.
Мы не собирали сведений о военном потенциале СССР, не перерисовывали двух-свайных деревянных мостов (к иным у нас нет доступа), не подкрадывались к государственным секретам… Я полагаю, что нельзя нас судить, исходя из предположения о том, как бы мы вели себя за границей и как пропагандистская служба тех или иных государств оценила бы наш побег. Если же говорить о престиже СССР, то нет никакого сомнения, что ответственность за ущерб таковому несут те, кто, лишив нас возможности выехать за границу легальным путем, спровоцировали покушение на нелегальный выезд, а теперь обвиняют в измене родине, нанося самим фактом такого обвинения наиболее ощутимый удар по престижу СССР. Ибо во всех цивилизованных странах побег за границу расценивается не более как мелкое правонарушение. Нет сомнения в том, что всякое государство имеет право карать за деятельность, которую оно считает враждебной себе, но карать лишь исходя из конкретно инкриминируемых актов, а не в зависимости от того, как эти акты будут названы. Из книги «Нюрнбергский процесс над нацистскими судьями», изданной «Юридической литературой» в 70 г., явствует, что работников гитлеровского судебного и законодательного аппаратов судили в частности и за то, что они приговаривали к смерти людей, пытавшихся бежать из 3-го райха. Вальтер Брем, бывший помощник главного имперского прокурора при «народной судебной палате», признал, что они судили людей, покушавшихся на побег, исходя из надуманных предположений о том, что эти люди вступят за границей в воинские подразделения, враждебные райху. Это было во время войны! Таких людей судили, основываясь на мнении, что они будут вести себя враждебно райху, как только им к тому представится возможность.
Военный трибунал признал, что расширительное толкование понятия государственной измены, практиковавшееся в 3-м райхе, давало возможность нацистским судьям выносить смертные приговоры за деяние, являвшееся мелким правонарушением в глазах всего остального человечества; Военный Трибунал признал такое расширительное толкование понятия государственной измены военным преступлением и преступлением против человечества.
Не отрицая факта покушения на побег за границу, я категорически не согласен с квалификацией его как измены родине, считая такую квалификацию результатом противоправного, расширительного толкования понятия измены родине.
Относительно ст. 93 ч. I УК РСФСР (о хищении государственной собственности в особо крупных размерах). Ни у кого из нас не было намерения присвоить самолет. Мы убеждены, что он был бы возвращен государству-владельцу. Поэтому о хищении не может быть и речи. Тут можно было бы говорить о попытке временного отчуждения государственной собственности, а это нечто иное, нежели хищение. Если некто, поспешая на комсомольское собрание, завладеет чужой автомашиной и, добравшись до нужного ему пункта, оставит ее на площади, полагая, что она вскоре будет обнаружена и возвращена владельцу, то это не образует состава хищения. Хотя до недавнего времени за подобное преступление судили как за хищение, однако затем появилась специальная статья (Уголовного кодекса) об ответственности за угон машины. В нашем случае тоже можно говорить только об угоне самолета, преступлении принципиально однородном с угоном автомашины, если взять за критерий отношение субъекта преступления к объекту. Возможно возражение, что пока еще нет статьи об угоне самолета, а вот когда она появится… А как быть с пароходами, паровозами и малогабаритными космическими кораблями? Да, такой статьи пока нет. Но это не значит, что можно применять статью по аналогии, что не так давно запрещено советским законодательством. В частности признано, что имевшая место практика осуждения угонщиков автомашин как похитителей порочна. В нашем случае ситуация аналогична. Да, статьи об угоне самолета нет. А это значит, что обретает жизнь известный принцип древнеримского уложения: «Нет закона, нет и преступления». Я требую, чтобы нас судили за содеянное – покушение на угон самолета, – но не за хищение, о котором мы и не помышляли.
