Вячеслав Лебедев - Фрунзе
— Неужели вам не претит, — спросил Фрунзе молодого казака, — что казачество считают лютыми церберами вроде опричников былых?
Собеседник его заметно сконфузился.
— Претит, конечно… — пробормотал он. — Да что поделаешь, служба, присяга. К тому же давно так ведется…
— Но ведь и Ермак, и Степан Разин, и Пугачев тоже были из казаков, — возразил Фрунзе. — А какой славой овеяли они русское казачество…
Довод был убедительный, доходчивый. Вахмистр- фельдшер выдвинул мысль о встрече уже не с ним одним, а с целой группой молодых казаков на одном из шуйских кладбищ. Это уже пахло немалым риском. Вдруг засада, ловушка?
Фрунзе все же пошел. Его сопровождали Сабуров и Балашов, а казаков, приведенных Воротынцевым, оказалось чуть не два десятка — целый митинг получился!
Опять вспомнили про Ермака и про Разина, затронули великие жертвы, понесенные казачеством в бездарно проигранной царизмом воине против Японии.
— А теперь царь велит вам рабочих пороть нагайками… — подытожил Фрунзе.
Смущенно молчали казаки. Воротынцев подал голос:
— Казак нагайке хозяин… Пороть не будем…
Но вскоре какой-то «слухач» донес о работе Фрунзе среди военных. Казаки и воинские команды были заменены.
В эти горячие боевые месяцы 1905 года Фрунзе был также одним из организаторов окружной партийной организации и затем Иваново-Вознесенского союза РСДРП, охватившего весь этот обширный промышленный район.
В лесах и оврагах близ Иваново-Вознесенска, в Шуе, Кохме, Середе Фрунзе проводил боевые сборы, готовил рабочих к вооруженной беспощадной борьбе с самодержавием.
Простым, доходчивым языком разъяснял ткачам окружной агитатор Трифоныч революционное учение Маркса и Ленина. Легко находил он доступ и к сердцам местных крестьян.
Фрунзе хорошо усвоил ленинское указание о том, что победа революции требует союза рабочего класса с крестьянством. Поэтому он считал своим долгом одновременно с работой среди ткачей вести революционную агитацию среди населения деревень и фабрично-земледельческих поселков — Тейкова, Лежнева, Южи, Парского, Горок.
Часто, как бы невзначай, он заходил в какую-либо деревню или село и начинал с жителями обстоятельный, заранее продуманный разговор о революции и об отношении к ней крестьян.
— Когда грянет час, кого будет правильнее поддерживать крестьянам: фабрикантов и помещиков или своего брата — рабочих, мастеровых? — такой вопрос ставил обычно Трифоныч перед своими собеседниками. Он, разумеется, знал, что из крестьянства, из кулаческого его слоя выходило и немало капита-листов, но вместе с тем огромное большинство выходцев из деревни пополняли ряды пролетариата, кровными узами связывали рабочий класс и маломощное, нещадно эксплуатируемое сельское население.
Меньшевики не имели в ту пору в Иваново-Шуйском районе сколько-нибудь заметного влияния, но Фрунзе нередко приходилось сталкиваться с противодействием эсеров, или «социалистов-революционеров», как с важностью именовали себя эти идеологи сельского кулачества, мелкой буржуазии. Эсеры, последыши народовольчества, придерживались принципов индивидуального террора — бросать бомбы в губернаторов, министров, поджигать помещичьи усадьбы, а также пропагандировали индивидуальные, хуторские хозяйства. Все это большевики считали ошибочным, вредным для революции, не приносящим народу никакой пользы.
Однажды в помещении школы села Парского был устроен своеобразный, надолго запомнившийся окрестному населению «диспут» между местными интеллигентами: одним, представлявшим что-то среднее между кадетом и меньшевиком, и другим — эсеровским пропагандистом — и выступавшим против них обоих молодым большевистским агитатором Трифонычем.
Оба оппонента Фрунзе были вооружены пачками книг, откуда они поочередно вычитывали «убийственные», с их точки зрения, цитаты и «справки»:
— Михайловский говорит так… Гильфердинг этак… А Бебель вот как… — обстреливали «ученые мужи» розовощекого, с едва пробивающимися усами и бородкой, веселоглазого, с прищуркой Трифоныча.
А тот, хотя и не был вооружен объемистыми томами для контробстрела, все же ни на йоту не уступал своим оппонентам и в эрудиции и в умении ею пользоваться. Особенно досталось в этом «диспуте» первому, которого Трифоныч после этого прозвал «недожаренным двуногим без перьев».
— Одна нога у него меньшевистская, другая — монархистская, и на обе хромает…
«Мудрецы» такого типа пытались подыгрываться к крестьянству с позиций сохранения в должности «батюшки-царя». Крестьянство еще довольно сильно тяготело к царизму.
Известность Трифоныча в деревнях все более росла. Это не на шутку тревожило местную власть. За поимку Трифоныча полицейским была обещана крупная денежная награда и повышение в чине.
Однако шли дни, недели и месяцы, а Трифоныч оставался неуловимым. Он продолжал вести настойчивую работу, полную опасностей и лишений. Много раз случалось ему ночевать и в стогу сена и просто в лесу, питаться краюшкой черного хлеба да ключевой водой.
Небогата была партийная касса тех времен, в силу этого и жизнь агитатора, пропагандиста была в материальном смысле сплошным подвижничеством. Казначей ивановской организации Федор Афанасьевич Афанасьев строго блюл каждую копейку, причем иной раз дело доходило, как говорится, «до горького смеха».
Провожая однажды Трифоныча, которого, кстати сказать, он очень любил и уважал, Федор Афанасьевич протянул ему на ладошке бережно три потертых пятиалтынных, как тогда назывались пятнадцатикопеечные монеты. Поездка Трифонычу предстояла, правда, не очень дальняя, не то в Родники, не то в Кохму, но все-таки железнодорожные билеты туда и обратно стоили не меньше тридцати копеек, да, кроме того, жить там предстояло дня три-четыре…
Однако и эта невеликая сумма предназначалась Трифонычу не целиком!
— Ты, дружок, дай мне три копейки сдачи… — деловито и строго сказал при этом Отец. — Тебе полагается на поездку ровно сорок две копейки…
Фрунзе так же серьезно и деловито развел руками:
— Федор Афанасьевич, ей-ей, нечем сдать… Пуст карман!
Афанасьев ответу такому нимало не удивился, необыкновенного ничего в этом не было, но он решительно и твердо распорядился:
— Тогда изволь сбегать в лавочку на угол, попроси разменять и три копейки все-таки принеси обязательно…
Трифоныч, конечно, безропотно выполнил Отцово требование, хотя и представлял вполне отчетливо, каково будет ему в этой «командировке» из расчета по… три копейки в сутки на все про все, и «кормовых», и «квартирных», и на, так сказать, «орграсходы»… Только и можно было уповать на краюшку черного хлеба…
