Тур Хейердал - По следам Адама
— Тебе пора стричься, — заметила Жаклин несколько дней спустя. Я как раз собирался побриться, и зеркало тут же подтвердило справедливость ее слов. Вообще-то моя шевелюра вовсе не отличается пышностью, но зато шея зарастает с невероятной быстротой. Короче, несколько часов спустя она подбросила меня на машине до столицы острова, и едва я с наслаждением погрузился в глубокое кресло парикмахера, мой внутренний собеседник оказался тут как тут.
— Ты так и не ответил на мой вопрос. Может, ты боишься науки или, наоборот, страшишься, что тебя отнесут к числу тех, для кого пирамиды — лишь повод порассуждать об инопланетянах или таинственных обитателях океанских глубин?
— Я боюсь и того, и другого. Но больше всего — тех «авторитетных» личностей, кто утверждает, будто пирамиды — это всего лишь бестолковые груды камней. Остальные не так опасны. Лично я считаю, что пирамиды возводили обыкновенные люди, задолго до европейцев приплывшие из Африки на незамысловатых судах, груженных запасами семян и домашними животными. Но и гипотеза об Атлантиде не достойна того, чтобы ее с пренебрежением отбрасывали ученые мужи или дискредитировали заумные парапсихологи. Слишком просто с важным видом водрузить очки на нос и уверить себя, будто все о прошлом можно узнать, покопавшись в современных книгах, а свидетельства древних авторов — не более чем примитивное отражение мифов и легенд.
— Например, легенда о Ное и Потопе?
Положение становилось более серьезным. Парикмахер хотел узнать, следует ли ему постричь волосы, торчащие у меня из ноздрей, а аку-аку интересовался Ноем и Потопом.
«И в носу, и в ушах», — ответил я первому. Тонкий же вопрос Потопа и Атлантиды остался ждать своего часа.
На следующий день, к удивлению Жаклин, я отказался от привычной послеобеденной сиесты и вместо этого устроился с ручкой и блокнотом в гамаке под сенью авокадо.
Аку-аку не заставил себя долго ждать.
— Как получилось, что ты, с детства боявшийся воды, в зрелые годы вышел в море на старинных судах, в надежность которых никто не верил?
Я согласился, что логикой здесь и не пахло. И действительно, чему я обязан проснувшейся во мне в молодые годы уверенностью в своих силах? Я вспомнил, как я рассуждал в те, уже очень далекие, времена.
В студенчестве я часто ходил в горы, невзирая на непогоду. Моим единственным компаньоном была собака гренландской породы. Снег сдирал кожу у меня со щек, словно наждачной бумагой, а я твердил про себя: «Только так мальчик становится мужчиной!»
Я просто устал от самого себя. Устал от собственной робости и скромности. Мне надоело теряться в присутствии девочек и проигрывать в играх со сверстниками. Я хотел обрести уверенность в себе. Заставить себя расстаться со скорлупой, в которой я привык прятаться. И я сознательно пытался освободиться от своих внутренних оков. Снежный вихрь словно выдувал меня из теплого убежища.
После того, как я чуть не утонул во второй раз, к воде я начал испытывать примерно такие же чувства, как к дантистам и к темным кладбищам. Все мои друзья выучились отлично плавать и летом весело резвились во фьорде Ларвика. У каждого из них в семье была либо яхта, либо катер. К счастью, мы не имели ни того, ни другого, и я возносил хвалу Создателю, что мои родители только недавно переехали в Ларвик и что им принадлежали два домика в горах. Отец предпочитал свой, расположенный в лесу над деревушкой Эстейтс. Там была железнодорожная станция, множество дачных домиков и вообще масса возможностей для развлечений. Мама купила свою избушку в Восточной Норвегии, недалеко от моря, в горах между долинами рек Гудбансдаль и Эстер даль. Туда вела дорога, по которой не смог бы проехать ни один автомобиль, но зато в деревне имелась гостиница — правда, она редко могла похвастаться хоть одним постояльцем. Еще там была дюжина низеньких бревенчатых домиков. Зимой они стояли пустые и занесенные снегом по самые соломенные крыши. Но летом в них кипела жизнь. Одни использовались как небольшие летние фермы — их хозяева держали коз и варили сыр. В другие, как на дачи, приезжали отдохнуть горожане. Горожане держались замкнуто и ловили с лодок форель в горном озере либо уходили в долгие пешие прогулки высоко в горы.
Херншё стал моим вторым домом. Сюда приезжали на каникулы мамины родственники и мои взрослые кузены. Теплые воды Гольфстрима обходили этот край стороной, и каждая попытка искупаться заканчивалась очень быстро и с громкими воплями, так что я не чувствовал свою неполноценность.
Скорее всего бессознательно, но именно мама направила меня на тот путь, который хотел показать мне отец в день, когда он появился с удочкой и с незнакомой женщиной. К тому времени мои руки уже окрепли от ежедневных упражнений на гимнастических кольцах и от гребли на лодке в водах горного озера.
А затем, однажды летом, произошло нечто совершенно неожиданное. Из дикого, словно заколдованного леса, что лежал на противоположной стороне озера Херншё, вышел высокий человек, похожий на героя из детских сказок. На нем был старомодный поношенный охотничий костюм. Он постучал в дверь нашего дома и предложил купить у него горную форель невиданных размеров. Мама решила, что человек из сказки, должно быть, голоден, и пригласила его пообедать с нами. Какие удивительные истории рассказывал незнакомец! Никогда я не слышал и не читал ничего подобного о животных, которых нам доводилось видеть только изредка и мельком, в сосновом лесу или выше в горах. О лосях и оленях, о росомахах и куницах, о зайцах и даже о горностаях, о снежных мышах, леммингах, лесных гусях, журавлях и прочих диких созданиях, которые жили в чаще леса своей, неведомой нам жизнью. Все они составляли мир Уля Бьёрнебю, с ними он встречал восходы и закаты, им был обязан удивительным спокойствием духа и неизменным простым юмором.
Он нарубил нам дров и заработал еще несколько шиллингов. Мама даже не протестовала, когда он показал мне, как правильно вырезать биту. А потом случилось чудо. Однажды, возвращаясь из города, он позволил мне помочь ему донести покупки до его хижины в долине среди гор. Я вернулся домой без рук, без ног, но настолько взбудораженный и восхищенный увиденным, что через несколько дней мама, к моему неописуемому счастью, отпустила меня пожить у него короткое время.
Долина, в которой поселился Уля, была почти полностью оторвана от остального мира, с которым ее связывала только одна узенькая тропинка.
«Хюнна» — так называлась заброшенная горная ферма, где он нашел себе пристанище. Новое волшебное слово вошло в мою жизнь, когда мы прыгали с камня на камень там, где река вытекала из озера и начинала свой стремительный бег под густой кровлей соснового леса. Уля жил в бывшей овчарне, маленьком строении с земляным полом и бревенчатыми стенами, немного не доходившими до земли. Еду он готовил на жаровне посреди единственной комнаты, а дым от костра уходил через отверстие в крыше. Мебелью служили камни, пни и сучья деревьев. Самое длинное бревно одним концом лежало в кострище под жаровней и с каждым днем становилось все короче и короче, так что я был избавлен от необходимости рубить дрова, разве что для растопки.
