Иван Толмачев - В степях донских
Наступление началось утром. До позднего вечера гремел бой на подступах к станции Чир.
Десятки раз белоказаки бросались в атаки на наши цепи. Бойцы, прижавшись к раскисшей земле, грязные, промокшие до нитки, встречали их дружными злыми залпами. Кони противника, загнанные, в пене, неслись на продрогших, измученных бойцов, но, встретив огненную завесу, поворачивали и, разбрасывая жирные комья грязи, мчались обратно. К вечеру натиск мятежников несколько ослаб. Красногвардейцам удалось отбить все атаки.
Однако и на этот раз противник остался верен своей коварной привычке: когда мы, заняв Чир, начали очищать станцию от скопившихся здесь эшелонов, белоказаки неожиданно бросились в контратаку, рассчитывая посеять панику и вернуть потерянное. Надо признаться, они уже приближались к своей цели. Многие красногвардейцы, увидев несущуюся на них со свистом и гиканьем лавину, сверкающие в лучах заходящего солнца шашки, дрогнули. Некоторые бросились к маневровому паровозу, влезли в кабину, наставили винтовки на машиниста:
— Бросай вагоны, ворочай до моста!
— Живо, тебе говорят!
В панике, казалось, невозможно навести порядок. Грозные, охрипшие, с наганами в руках носились между валами бушующей толпы командиры, кричали, грозили, стреляли вверх, но дикий рев обезумевшей лавины гасил их голоса.
А сотни три белоказаков, вырвавшись с хутора Максимкина, загибали кольцо окружения. Вот они уже поднялись на пружинистых ногах, готовясь к рубке.
Спасли положение подоспевший командир Каменского батальона Иван Матвеевич Прилуцкий и пулеметы, расставленные нами на окраинах станции. Не доверяя тишине и словно предчувствуя недоброе, комбат приказал двум пулеметным расчетам занять огневые позиции: одному на ветряке, другому у дороги, ведущей на Нижне-Чирскую. Пулеметчиков подобрали надежных: Пришепина, Железнова, Марусю Семикозову. Два пулемета имелись в запасе, и, когда началась паника, расчеты побежали к станции. Здесь уже шумел Щаденко.
— Где пулеметы? Почему молчат?!
Но объяснить не успели. Расчеты вместе с Прилуцким кинулись к пулеметам и, стащив их на тендер паровоза, открыли огонь по атакующим. Услышав пулеметную дробь, стали приходить в себя и бойцы. Первыми залегли и открыли огонь из винтовок красногвардейцы Сулинского отряда.
Поредевшая лавина врага дрогнула, свернула в сторону, а потом помчалась к станционным постройкам. Но оттуда полоснули пулеметы третьего батальона 1-го Донецкого полка. Казаки рванулись в сторону хутора Ерицкого, откуда спешило несколько сотен белогвардейцев. Подпустив противника поближе, пулеметчики открыли ураганный огонь почти в упор по атакующим. Мамонтовцы, не ожидая столь внезапного отпора, повернули назад и ушли в сторону Нижне-Чирской.
Коварная хитрость противника не удалась, станцию Чир красногвардейцы отстояли.
Теперь, думалось, мы у самой цели. Еще рывок — и падет очаг мятежа — станица Нижне-Чирская. Но вдруг в одну ночь рухнули наши планы: весна взяла свои права. Вздувшийся, посиневший лед на реке Чир превратился в мелкое крошево. Река хлынула из берегов, затопила поймы, луга. Степь превратилась в непролазное, хлипкое болото.
И все же командование решило не отступать от принятого плана.
— Давай ломай сараи, сколачивай плоты, — приказал Щаденко, — будем форсировать реку.
Пока сколачивали плоты, произошло то, чего никто из нас не ожидал: под видом поисков переправочных средств командир Царицынского отряда Сергеев вместе со своими бойцами самовольно уехал в Царицын.
А вслед за этим пришел неожиданный, удививший всех бойцов и командиров приказ недавно назначенного командующего войсками Донревкома Смирнова: отойти на исходные позиции для накопления сил и перегруппировки. От этого приказа за версту разило изменой, в которой мы убедились воочию немного позже. Вскоре прибыл и представитель от ВРК, который вместо решительных действий против мятежников стал настаивать на переговорах и мирном разрешении конфликта с казаками. Пришлось подчиниться.
Каменский батальон вернулся в свою станицу, другие отряды также вскоре прибыли в родные места. Но, обгоняя нас, неслась вперед волна мятежа: восстали станицы Екатерининская, Ермаковская, готовились к мятежу станицы Белокалитвенская, Гундоровская. Об этом мы узнали в момент вступления в Каменскую.
Бойцы нашего отряда встретили пароконную телегу в сопровождении двух казаков. Они оказались из Гундоровской. Нагруженная подвода показалась подозрительной.
— Что везете, братишки? — дружелюбно спросили красногвардейцы.
— Продукт, стало быть.
— Не угостите ли?
— Самим треба.
Кто-то поднял брезент и увидел оружие.
— Хорош продукт, — иронически заметил один из бойцов.
Как показало расследование, оружие казаки получили в Каменском арсенале по распоряжению члена окрисполкома Терехова и заведующего военным отделом Иванова. Изменники, оказывается, пробрались даже в окрисполком!
Тревожно стало в станице. Враг наглел. Богатеи и офицеры, враждебно настроенные к Советской власти, открыто вели агитацию за восстание, готовились к схватке. Чувствуя, что в Каменской им не удастся это черное дело, они уходили туда, где начались мятежи. Тогда по приказу командования красногвардейских отрядов вокруг станицы расставили посты, которым поручили ловить беглецов.
Как-то темной апрельской ночью мы стояли в дозоре. Шел теплый настойчивый дождик, по низинам и оврагам полз сырой, тяжелый туман. Промокшие, усталые бойцы молча лежали под кустами, на раскинутой соломе, зорко вглядываясь в непроглядную темень. Но все вокруг безмолвствовало. Только изредка где-то возникнет короткий писк да шелест в прошлогодней траве мышей-полевок.
Перед самым рассветом совсем близко послышались фырканье лошади и приглушенный топот копыт. Мы насторожились и минуты через две увидели двух всадников, едущих по полю в сторону станции Лихая. По выправке и тому, как всадники важно держались в седлах, сомнений не могло быть — птицы не из рядовых. Оба конника в плащах, высоких смушковых папахах. Лошади тоже такие роскошные и породистые, каких в Каменской не водилось. Особенно привлек наше внимание конь переднего всадника — гнедой золотистой шерсти дончак, обе передние ноги в белых чулках. Выгнув великолепную крутую шею, он шел боком, косясь на отставшего соседа, прося повода.
Переехав железнодорожный мост, всадники поднялись на курган, стали осматриваться: вокруг простиралась тихая предрассветная степь. Один из кавалеристов смахнул папаху, повернулся лицом на восток и троекратно перекрестился.
