Михаил Каратеев - По следам конквистадоров
Гораздо хуже обстояло дело с продуктами: на месте, кроме бананов и апельсинов, нельзя было достать ничего, а все остальное нужно было привозить из Концепсиона.
Поблизости от школы, на опушке леса ютилось несколько мелких крестьянских хозяйств, которые здесь называют чакрами. Наняв на одной из них параконную телегу, наш завхоз отправился в город, наладил там торговые связи и привез дня на три продуктов, а также закупил необходимый нам кухонно-костровый инвентарь. Уплаченные за него девятнадцать тысяч пезо по привычке перечислили на франки и умилились: всего около тысячи, совсем недорого. Слегка отвыкнув от франка, ту же сумму прикидывали на ее местный покупной потенциал и ужасались: за два железных котла, бак для воды, три сковородки и полдюжины ведер — девятнадцать тысяч! Да ведь это стоимость по крайней мере двадцати лошадей и коров!
Так как посуда в Парагвае не фабриковалась, она, как и все другие импортированные товары, стоила убийственно дорого по сравнению с предметами местного производства. Приведу некоторые сопоставления из области своих собственных покупок, сделанных в эти дни: за трехлитровый эмалированный чайник я заплатил 550 пезо, а за великолепное, тисненой кожи дамское седло — 500 пезо; за железное, оцинкованное ведро 400 пезо, а за высокие сапоги на заказ — 450 пезо; за самый примитивный керосиновый фонарь 300 пезо и столько же за большой чемодан свиной кожи; за аллюминиевую кружку литровой вместимости 180 пезо, а за добротный шерстяной плащ-одеяло (так называемое «пончо») — 120 пезо.
Своего первого рабочего коня мы несколько позже купили за 600 пезо; за прекрасную верховую кобылу для жены я заплатил 800, а невыезженные стоили здесь по 300–400 пезо. Но надо сказать, что по местной традиции на кобылу ни один мужчина не сядет, это допустимо только для женщин, и потому верховые кони ценятся значительно дороже. Я за своего (полукровного и очень рослого, что здесь редкость) заплатил 3,500 пезо, это был самый дорогой из купленных нами. За остальных платили от 1.000 до 2.000 и они были не плохи. В один из первых дней наш завхоз за 180 пезо (стоимость алюминиевой кружки или 40 американских центов) купил для пропитания группы большую свинью, причем продавец, в счет той же платы, сам ее заколол, разделал тушу, часть мяса перемолол и накоптил нам колбас.
В нашем районе, ни в одном крестьянском хозяйстве, даже у людей по местным понятиям зажиточных, я никогда не видел таких вещей, как кастрюля, ведро, чайник или кружка: все это заменялось жестянками из-под консервов различной величины. И при таком соотношении цен это легко понять. Представим себе, что перед русским доколхозным мужиком жизнь выдвинула проблему: приобрести кастрюлю или за те же деньги прикупить к хозяйству лошадь либо корову. Нет никакого сомнения в том, что он нашел бы возможность обойтись без кастрюли.
В Парагвае того времени увидеть где-либо выброшенную бутылку или банку от консервов было совершенно немыслимо, ибо и то, и другое для рядового парагвайца представляло собой известную ценность и даже не столь уж малую (литр превосходной каньи, например, стоил тогда 20 пезо, а в залог за бутылку брали 25), И попав впоследствии в Аргентину, я первое время никак не мог привыкнуть к тому, что эти «ценности» валялись повсюду, ни в одном прохожем не вызывая желания их подобрать.
Конечно, все купленное для нашего кухонного хозяйства было совершенно необходимо и никто не виноват в том, что это стоило дорого. Понятно было и то, что живя в школе мы вынуждены были питаться дорогими продуктами, о которых позже не могли и мечтать. Но вот что касается способа доставки этих продуктов, то он принадлежал к категории тех хозяйственных недомыслий, благодаря которым мы вскоре остались без денег: их почти полтора месяца привозили на наемных лошадях, что обошлось группе дороже чем телега и четыре упряжных лошади, которых наши хозяйственники догадались купить только после этого.
Но так или иначе наша «кухня» начала работать уже на третий день по приезде. Ее расположили под ближайшими деревьями, шагах в двадцати от барака, а для приготовления пищи назначались по очереди две дамы и в помощь им два «кухонных мужика», на обязанности которых лежали все тяжелые работы.
Жив еще в памяти мой первый дебют в этой трагикомической роли. Мы выступали вместе с Флейшером. Разведя утром костры, наполнив кухонный бак водой из колодца и заготовив запас дров на целый день, мы наивно полагали, что после обеда нам нечего будет делать и собирались пройтись с ружьями по кампе, где можно было настрелять куропаток. Но едва мы приступили к сборам, одна из дежурных дам сообщила, что на кухне нет воды для мытья посуды. Отправившись с ведрами к колодцу, мы убедились, что он по обыкновению пуст. Оставалось одно: запрячь волов и ехать за водой к роднику.
На наше счастье волы оказались не на пастбище, а дома. Они были привязаны к дереву рядом с водовозной бочкой, как их запрягать ни я, ни Флейшер не имели представления. В Парагвае, между прочим, ярма не знают: вместо него к рогам волов особым образом привязывается крепкий деревянный брус, к которому, в свою очередь, прикрепляется ремнями дышло повозки. Видя нашу полную некомпетентность в этой механике, кто-то из людей более опытных запряг нам волов.
Легкомысленно решив, что самое трудное сделано и теперь остается нечто вроде увеселительной прогулки, мы пригласили с собой обеих дежурных дам, взяли ведра, уселись на телегу и попробовали пустить волов в ход. Но к нашему удивлению, животные неподвижно стояли на месте, несмотря на все наши окрики и понукания. Дамы начали ехидно посмеиваться.
— Видно эти четвероногие индейцы не понимают деликатного обращения, — сказал наконец Флейшер. — Попробуем метод физического воздействия.
Мы слезли с повозки, выломали себе по длинной хворостине и заняли прежние позиции. Я сидел справа и едва хлестнул по боку своего вола, упряжка сорвалась с места и почти под прямым углом к дороге сломя голову кинулась вправо. Соскочив на землю и лупя волов уже прямо по мордам, мы с большим трудом выгнали их обратно на дорогу, где они тотчас обрели прежнее спокойствие и неподвижность. Полагая, что правый вол не в меру самолюбив, мы теперь хлестнули левого. Эффект получился прежний, с той только разницей, что на этот раз пара рванулась влево, ломя напропалую через кусты.
Дамы помирали со смеху, а мы с Флейшером, проклиная свою торреадорскую участь, топтались вокруг запыхавшихся быков, не понимая — почему они не хотят идти вперед, а как крабы, двигаются только в стороны?
Наконец подошел какой-то мальчишка-парагваец и объяснил; если бить здешних волов по боку, это служит им указанием, что надо повернуть в ту сторону, с которой нанесен удар, причем чем сильнее вы ударите, тем круче они повернут, А чтобы послать их вперед, надо подкалывать сзади палкой, по мере возможности стараясь попасть под хвост. Но есть и другой способ: слезть с повозки и идти по дороге, куда надо, — волы последуют за вами.
