Владимир Глоцер - Марина Дурново: Мой муж Даниил Хармс
На основании ордера за No. 550 от,23'' августа месяца 1941 г. в присутствии домоработника Кильдеева Ибрагима
фамилия, имя и отчество понятых лиц
Шакиржановича и жены арестованного Малич Марины Владимировны
Руководствуясь ст. ст. 175–185 УПК произвел обыск у Ювачева-Хармса Даниила Ивановича
в доме No. 11 кв. No. 8 по улице Маяковского
Согласно ордера задержан
фамилия, имя и отчество —
Изъято при обыске следующее:
1) Писем в разорванных конвертах 22 шт.
2) Записных книжек с разными записями 5 штук
3) Религиозных разных книг 4 штук.
4) одна книга на иностранном языке[13]
5) разная переписка на 3х листах.
6) одна фотокарточка
Тип им Урицкого Зак 943-с
На обратной стороне:
Обыск производился с 13:00 час. до 14:45 час. При обыске заявлены жалобы:
1) на неправильности, допущенные при обыске и заключающиеся, по мнению жалобщика, в следующем Не поступило.
2) На исчезновение предметов, не занесенных в протокол, а именно: Не поступило.
При обыске опечатано
печатью No.
Подпись лица, у которого производился обыск: Малич (Малич)
Понятые домоработник Кильдеев (Кильдеев)
Производивший обыск сотрудник НКГБ Янюк (Янюк)
Беспа (Безпашнин)
Все претензии и поступившие заявления внесены в протокол
За всеми справками, указывая No. ордера, день его выдачи, когда был произведен обыск, обращаться в Комендатуру УНКГБ ЛО по проспекту Володарского д. No. 6, Справочное бюро.
Копию протокола обыска получил: Малич (Малич),23'' августа 1941 года
Они ушли и оставили меня одну.
Я сидела, не в силах пошевелиться. Всё было кончено.
Через некоторое время был звонок по телефону. Звонил кто-то из друзей.
Видимо, все интуитивно ожидали, что что-то случится.
Меня спросили о Дане.
Я сказала:
— Да, — очень коротко.
Кто-то принес мне поесть. Я говорила только:
— Не надо, не надо, не надо, не надо…
Я никуда не ходила. Ничего есть не могла. Да и еды уже никакой не было. С каждым днем было все хуже и хуже.
Уже давно, много лет назад, я прочла воспоминания Л. Пантелеева «Из ленинградских записей» и выписала следующее:
«А вот улица Маяковского. Здесь в доме No. 11 жил Даниил Иванович Хармс… Еще в августе, кажется, 1941 года пришел к нему дворник, попросил выйти за чем-то во двор. А там уже стоял, черный ворон''. Взяли его полуодетого, в одних тапочках на босу ногу…»
Был ли Даня «в одних тапочках на босу ногу» в этот момент, я уже не помню. Может быть, и так, потому что месяц был летний. Дворник действительно присутствовал «в понятых». Но он не просил его «выйти за чем-то во двор». Это был с первой минуты явный арест, и никаких сомнений, зачем они пришли, ни у меня, ни у Дани не было.
Я не знала, что делать, куда бежать.
Уже не было в живых отца Дани, старика Ювачёва, и некому было хлопотать за него.
Я была совершенно беспомощна, одна.
То, что произошло с Даней, было даже страшно сообщать кому-нибудь. Я могла говорить об аресте Дани только намеками. Особенно в письмах.
Наташа Шварц прекрасно знала, что случилось с Николаем Макаровичем Олейниковым несколько лет назад, в 37 году, когда его арестовали[14]. И я ей писала через неделю после ареста Дани:
«1/IХ
Дорогая Наталия Борисовна,
Двадцать третьего августа Даня уехал к Никол(аю) Макаровичу, я осталась одна, без работы, без денег, с бабушкой на руках. Что будет со мной, я не знаю, но знаю только то, что жизнь для меня кончена с его отъездом.
Дорогая моя, если бы у меня осталась хотя бы надежда, но она исчезает с каждым днем.
Я даже ничего больше не могу Вам писать, если получите эту открытку, ответьте, все-таки как-то теплее, когда знаешь, что есть друзья. Я никогда не ожидала, что он может бросить меня именно теперь. Целую Вас крепко
Ваша Марина».
Когда оцепененье прошло, я бросилась искать его по тюрьмам. Я искала его повсюду и никак не могла узнать, в какой тюрьме его держат.
Наконец кто-то сказал мне, где он находится и в какой день можно передать ему передачу.
Я пошла туда.
Надо было по льду переходить Неву.
На Неве лежал снег. Выше моего роста. И в нем был протоптан узкий проход, так что двое едва-едва могли протиснуться плечом к плечу.
Я надела валенки и пошла. Я шла, шла, шла, шла, шла…
Когда я уходила из дому, было утро, а когда возвращалась — черная ночь.
Раза два я доходила туда, где он был, и у меня принимали передачу.
А на третий…
Когда я искала, где находится Даня, мне, очевидно, кто-то сказал, что его услали в Новосибирск. Наташа Шварц, которая эвакуировалась в Пермь, была несомненно ближе к нему. С этим связана моя просьба в следующем письме.
«Ленинград
30/Х1-41
Милая, дорогая моя Наталия Борисовна! Пользуюсь оказией, чтобы послать Вам это письмо. Очень, очень давно не имею от Вас вестей, но хотя и очень хотелось бы что-нибудь получить — все же не беспокоюсь, т. к. уверена, что Вы хорошо живете.
Я всеми силами души стремлюсь отсюда выехать, но для меня, к сожалению, это не представляется возможным. Боюсь, что мне уж не придется Вас увидеть, и не могу сказать, как это все грустно. Бабушка моя совсем уж не встает, да и я не многим лучше себя чувствую. Одна моя мечта это уехать отсюда и хоть немножко приблизиться к Дане. Я по-прежнему не работаю, и в материальном отношении очень тяжело, но это все ерунда.
Я почти не выхожу из дома и никого не вижу, да и нет охоты выходить, т. к. вид города стал довольно противным.
Изредка вижу Яшку, а так больше никого. Леонид Савельевич пропал без вести — вот уже три месяца мы о нем ничего не знаем. Александра Ивановича постигла Данина участь, в общем я осталась здесь совсем сиротой.
Я Вам уже писала, если Вы получили мое письмо, что я переехала в писательскую надстройку, т. к. моя квартира непригодна временно для жилья[15]. Все вещи свои я бросила и живу здесь среди всего чужого и далекого моему сердцу, но сейчас жизнь так все изменила, что ничего не жаль, кроме собственной жизни и людей. Ах, как мне Вас не хватает, как хотелось бы с Вами поделиться и возле Вас хоть немножко отдохнуть и отогреться.
