Василий Соколов - Избавление
Поглядев на карту, Гребенников начал сличать ее с местностью и шепнул водителю, что они уже проскочили, надо вернуться и ехать вон по той развилке, направо в лесок.
Когда приехали, Гребенников оставил сидеть в машине и Ксенофонта и Верочку, а сам куда-то ходил, с кем-то говорил. Потом поехали дальше. Отрезок пути Гребенников не говорил, был сосредоточен и молчалив. Вновь останавливались, и вновь Иван Мартынович ходил с кем-то говорить, у кого-то узнавать. Вернулся суровый, не зная куда и прятать разгневанные и вместе с тем жалостные глаза.
- Что-нибудь случилось? - спросил Ксенофонт Родионович.
- Случилось... - неопределенно промолвил Гребенников.
- С Алексеем? Убит? - ужаснулась Верочка.
Гребенников посмотрел на нее строгими глазами.
- Ранен, - грубовато ответил он. - Ничего страшного... Просто... Ну... царапнуло малость... Только не хныкать, слышишь? Не распускай нюни, держи себя... Не такое бывает, и то... - Он говорил нарочито суровым голосом, желая тем самым сбавить горе, которое обрушится на нее.
- Пойдем, Верочка. Пойдем, касатка, - добавил, наоборот, мягким голосом дядя Ксенофонт. Взял ее за руку и повел в лес, куда шагал Гребенников и куда показывала дощечка - стрелка с красным крестом.
Позднее Верочка, увидев лежащего на носилках, без кровинки в лице, Кострова, сразу не поверила, что это он, будто и не признала в этом раненом, заросшем бородой, своего Алексея, но с мгновенным криком: "Але-е-шка!" - обхватила руками его голову, упала, приникла к нему, смотрела ничего не видящими глазами, ощупывала пальцами в мелкой дрожи, гладила исхудалое лицо, шею... Крепясь через силу, Алексей здоровой рукой прижал на минутку к груди ее голову со светлыми, как спелые колосья, волосами. Прижал и застонал от боли, причиненной движением. Она осторожно взяла его за руку, веря и не веря, что пульс бьется, вгляделась в глаза, в лицо, на котором нервно подергивались мускулы.
- Раненому нужен покой, - проговорил начальник медсанбата.
Верочку увели в отдельную комнату-сторожку. И Гребенников, и старичок Ксенофонт, который держался за грудь, шумно глотая воздух, и начальник медсанбата уговаривали ее быть спокойной, возвращаться в штаб дивизии. Верочка и слушать не хотела. Твердила одно: ни на кого своего Алешку не оставит! Вплоть до того, что останется в армии. Берут же добровольцев!
- Я должна быть с ним! Понимаете, должна! - с решимостью заладила она.
Ксенофонт Родионович разводил руками, не зная, как в таком случае поступить. И наконец, обронил:
- Согласимся, полагаю, с Верой. Я, как руководитель делегации, санкционирую ее уход на фронт. Для пользы дела и, конечно, для обоюдного счастья... Надо согласиться.
- Ой, дядя Ксенофонт, век не забуду вас! - и Верочка потянулась целовать его.
- Ну, будет... Хватит!.. - ворчал старичок. - Оставь для своего Алешки!
Не раздумывая, Гребенников сказал:
- Ладно, коль ее желание пойти добровольцем, можем оставить в армии. Пусть временно побудет при раненом Кострове... Мы же в дивизии зачислим ее на полное довольствие, вернется отсюда к нам, выдадим обмундирование, будем учить солдатскому ремеслу... А в свободное время она будет навещать Кострова. Где он будет лежать на излечении? - спросил Гребенников у начальника медсанбата.
- Ранение такое, что придется везти в полевой армейский госпиталь.
- Ну, ничего... Недалек путь, будет проведывать.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Раненые, способные передвигаться, шли своим ходом - пехом, как они это называли, - другие, лежачие ехали на повозках, на полуторатонных грузовиках и даже на тряских двуколках. В медсанбате, упрятанном в подлеске, мест в брезентовых палатках не хватало; раненых приходилось укладывать на раскладных койках в затишке возле кустов орешника или прямо на земле. Мучения свои они переносили молча, и если что и требовали, то разве глоток воды. Лишь порой, прикованные тяжелым недугом, в забытьи, в бреду, вскрикивали исступленно слова команды, а иные повторяли тихо и подчеркнуто вежливо:
- Сестра... Сестричка...
Верочка огляделась: никого из свободных, не занятых делом медицинских сестер не увидела, и ей вдруг почудилось, что зовут, молят подойти ее, только ее, и она, на миг растерявшись, не зная, как и чем помочь, что-то невнятно шепнула Алексею, начала успокаивать, просила потерпеть. Потом вместе с подошедшей сестрой она снимала окровавленные бинты, второпях наложенные санитарами еще на поле боя, и накладывала чистые повязки, подносила, кому позволено было пить, в алюминиевой кружке воду, и те опорожняли ее жадно, крупными глотками. Успокоенные, они благодарили Верочку ожившими глазами.
Проходивший мимо начальник медсанбата увидел Верочку в белом халате, забрызганном кровью, и похвалил:
- Новый сотрудник. Возьмем на полное довольствие, и не нужно в дивизию возвращаться.
- Ой нет, товарищ начальник, я не могу.
- Почему?
- Крови боюсь.
- Не велик страх. Привыкнешь. А что касается крови, ее боятся не только люди, но и животные. Например, волки совсем не могут переносить красный цвет.
- Но почему так? - удивилась Верочка.
- У них надо спросить. Вероятно, красный цвет в их представлении связан с собственной кровью, обычно сопровождаемой болями.
"Так и я не могу смириться со своей болью", - подумала Верочка, поглядев в сторону Кострова. Спросила у начальника, когда повезут вот его, капитана.
- Первичную обработку сделали? - обратился начальник к сестре и, получив утвердительный ответ, поглядел на ручные часы: - Не позже как через два часа отправим его дальше, в армейский госпиталь. Так что будьте готовы ехать.
Начальник ушел. А Верочка догадалась, что перевозка Алексея в госпиталь связана будет со сложной операцией, и ходила сама не своя, будто потерянная. И пожилая сестра, заметив, что с нею творится что-то неладное, насильно заставила передохнуть. Верочка посидела у койки Алексея спрашивала, как себя чувствует и что болит. А он, вот уж твердокаменные мужчины, мотал головой, отнекивался, что ничего не болит и вообще чувствует себя недурно.
Спохватясь, что надо бы в дорогу где-то раздобыть молока, она спросила у сестры, есть ли поблизости селение, Та показала на видневшийся из-за деревьев на опушке дом лесника, и Верочка побежала туда с бидончиком.
Подчеркнуто смело, будто фронтовичка и прошла полвойны, Верочка открыла дверь и шагнула через порог, окликнула громко:
- Хозяева есть?
Ей отозвалась эхом холодная, какая-то застойная пустота комнаты. Минут через пять половицы в прихожей зашевелились - Верочка испугалась, хотя и не сдвинулась с места. Сквозь раздвинутые доски просунулась женская голова, лицо было багровое, отливающее синью.
