Евгений Матонин - Иосип Броз Тито
Жарко Броз приезжал из Югославии повидаться с матерью, но сам Тито Пелагее даже не писал. 12 марта 1967 года она скончалась от инфаркта[58]. Говорят, что Тито распорядился, чтобы югославский посол в Москве отнес от его имени венок на ее могилу.
Летом 1936 года обстановка в Москве становилась все более мрачной. Да и не только в Москве, но и во всей стране. Поездив по Советскому Союзу осенью 1935 года, Тито так описывал то, что увидел: «Я стал свидетелем вопиющего карьеризма. Разговаривая с колхозниками, заметил, как они расталкивают друг друга, если им хочется что-то сказать, люди же в Москве как-то сторонились друг друга, опасаясь вступать в разговоры. Я не был в Москве, когда там происходили крупные чистки. Но в 1935 году арестам уже не было видно конца, и те, кто арестовывал, вскоре тоже становились жертвами новых арестов. Люди исчезали в одну ночь, и никто не осмеливался спросить, куда они пропали… И никто не осмелился спросить, в чем, собственно, их вина»[59].
Как-то Тито спросили, как он умудрился уцелеть в 1930-е годы в Москве. На что он вполне откровенно ответил, что всегда думал, с кем и о чем ему говорить. «Никогда не было так трудно, как в то время, — отмечал он. — Я не был уверен, что и меня не схватят»[60].
В конце августа в Москве прошел судебный процесс по делу Зиновьева, Каменева и других бывших руководителей партии. Их обвиняли в том, что они по указанию Троцкого подготовили убийство Кирова и собирались убить Сталина и других советских вождей. Все 16 подсудимых были расстреляны 25 августа 1936 года.
А уже 31 августа Тито вызвали в отдел кадров Исполкома Коминтерна и предложили в очередной раз составить характеристики на руководителей КПЮ, многие из которых находились тогда в СССР. В результате появилась обширная «Стенограмма сведений, данных тов. Вальтером о членах ЦК и кандидатах». Судя по ее размерам, Тито рассказывал о них не меньше нескольких часов[61]. В этих «характеристиках» он старался быть объективным и отмечал не только отрицательные, но и положительные черты своих товарищей по партии.
Когда о «характеристиках» стало известно историкам, разразился спор: как оценивать поступок Тито? Считать его «характеристики» доносами или нет? Ведь многие из тех, о ком он рассказывал, потом были уничтожены. И кем тогда считать самого Тито? Ведь он-то, в отличие от своих товарищей, не только уцелел в сталинских чистках, но и возглавил КПЮ.
Этот спор еще не закончен, но кое-что уже можно сказать определенно. Сотрудничество с «органами безопасности», «характеристики» на своих товарищей вплоть до «разоблачения» некоторых из них, публичное осуждение разнообразных «врагов» и беспрекословное одобрение любых решений руководства ВКП(б) и Коминтерна — все это было нормой жизни для тех партийных, государственных и коминтерновских функционеров, которые хотели остаться не просто «в обойме», но и на свободе. Одних это заставляла делать вера в идеалы, за которые они боролись, других — убеждение в непогрешимости советского руководства, третьих — страх за свою жизнь или жизнь своих близких, четвертых — карьерные соображения, пятых — все сразу. Тито, скорее всего, относился к последним.
«Мой долг революционера, — говорил он, — обязывал меня не критиковать, не помогать враждебной пропаганде против СССР… И мной, и многими другими из нас руководила тогда одна мысль: не сделать ничего, что могло бы навредить дальнейшему развитию международного коммунистического движения»[62].
Тито в 1930-е годы жил по правилам, которые были установлены другими. Через много лет он искренне будет ужасаться царившей в Советском Союзе обстановке, но не станет скрывать, что составлял «характеристики» на товарищей. Он утверждал, что старался делать это с большой осторожностью. Но о том, что некоторых из них он называл «ненадежными», «слабыми в политическом отношении», а то и прямо — «вредителями», Тито не говорил ничего.
Вряд ли его действия можно назвать доносительством в чистом виде, но некоторые из его поступков, которые тогда органично вписывались в портрет твердого коммуниста-революционера, уже через 20–30 лет могли бы показаться весьма сомнительными с точки зрения морали и нравственности. И скорее всего он сам это хорошо осознавал. Вопрос о том, как он выжил в условиях, когда почти все руководство партии погибло во время репрессий, бродил за ним всю жизнь как призрак коммунизма.
Осенью 1935 года у Тито появилось новое увлечение. Это была Йоаганна Кениг, жена одного из руководителей германского комсомола Эрнста Вольвебера, осужденного в Германии на 15 лет каторги. В Москве она работала под партийным псевдонимом Эльза Люция Бауэр. В 1935-м ей только-только исполнился 21 год. Она работала в аппарате Коминтерна и тоже жила в гостинице «Люкс», где они с Тито и познакомились.
О Люции Бауэр сохранилось очень мало сведений. Осенью 1936-го они с Тито решили пожениться. Тито волновала судьба сына Жарко. По некоторым данным, он хотел, чтобы они втроем переехали в Югославию, когда появится такая возможность и когда им подберут надежные документы[63]. Этого, однако, так никогда и не произошло.
13 октября 1936 года в загсе Октябрьского района Москвы — в том самом, который недавно разводил Тито и Пелагею, — был зарегистрирован брак Фридриха Вальтера и Люции Бауэр[64]. Им оставалось быть вместе только три дня. 16 октября Тито отправится на очередное задание Коминтерна за границу и больше Люцию никогда не увидит.
О причинах отъезда Тито из Москвы известно с его собственных слов. Обстановка в ЦК КПЮ, который тогда находился в Вене, складывалась «нездоровая» — не прекращалась фракционная борьба. В итоге членов ЦК КПЮ вызвали в Москву и сняли со своих постов, оставив только Милана Горкича.
Руководство Коминтерна утвердило состав нового политбюро ЦК КПЮ. Генеральным секретарем был назначен Гор-кич, а организационным секретарем — Тито. Тито предложил, чтобы руководство партии вернулось в Югославию, но Горкич выступил против. В конце концов приняли решение разделить руководство партии: генеральный секретарь должен остаться за границей, а часть политбюро во главе с Тито — отправиться в Югославию. Коминтерн эту идею одобрил[65]. Гор-кичу предоставили право вето на все решения, которые принимало руководство КПЮ. Тито согласился на такие условия.
Если верить Тито, то он фактически становился вторым человеком в партии и руководителем всей ее работы в Югославии. Однако обнаруженные в последнее время архивные документы показывают, что никаким организационным секретарем Тито не был. Руководство КПЮ состояло из секретаря Горкича и четырех членов так называемого «оперативного руководства» — Тито, Сретена Жуйовича, Родолюба Чолаковича и Адольфа Мука. Все они имели одинаковые полномочия.
