Хорст Герлах - В сибирских лагерях. Воспоминания немецкого пленного. 1945-1946
Потом я спросил Ханса, кто другие ребята, попавшие в плен вместе с ним. Ульрих и Гюнтер, шестнадцати и семнадцати лет, до сих пор еще учились в школе.
Мы заговорили о последних днях, проведенных дома, о том времени, которое изменило нашу жизнь полностью, как никакие другие события, происходившие до или после этого. В соседней деревне с той, где жил Ханс, погибло около тридцати мужчин, в большинстве своем фермеры. Их всех расстреляли.
– У тебя есть какая-нибудь еда? – спросил Ханс.
– Да, – ответил я честно, несмотря на появившееся желание соврать. – Я случайно нашел на дороге буханку хлеба, а мать дала с собой два килограмма ветчины. Ее я уже съел.
– Отлично. Может, ты дашь нам по куску, а мы поделимся с тобой колбасой. Ни у кого из нас нет хлеба; дома ничего не оставалось из еды, когда нас забирали.
– Хорошо, идет, – ответил я и, достав хлеб, разломил его на несколько частей.
– У меня нет даже колбасы, чтобы дать тебе, – произнес Ульрих.
Ханс утешил его:
– Не беспокойся, и на твою долю хватит. Мы были друзьями перед тем, как пришли русские, но и теперь ничего не изменилось.
Потом Ульрих достал из кармана расческу.
– Что ты собираешься делать? – засмеялся над ним Ханс.
– А может, я собираюсь отдать ее Хорсту. Вдруг у него нет, а у меня, между прочим, две.
– Ты угадал, – сказал я. – В тот день, когда они пришли, я переодел брюки и забыл переложить расческу в другой карман. Так что, если ты предлагаешь, я не откажусь.
Ханс, бесспорный лидер в нашей компании, был высоким и стройным парнем, с дружелюбным лицом. Съев свои бутерброды, если их было можно так назвать, мы этим символическим ужином скрепили нашу дружбу.
Люди, переполнявшие комнату, вынуждены были толкать друг друга, так как условия не позволяли двигать руками и ногами, не задевая соседа. Те, кто, как и я, оказались здесь позднее, были вынуждены подвергаться нападкам со стороны сидящих.
Я видел, что Ханс о чем-то задумался, а потом его лицо просветлело.
– Место, где сидит каждый из нас, можно на время уступить тому, кто стоит рядом, и так меняться.
– Неплохая мысль, – поддержал Ульрих. – Но кто встанет первым? Я не хочу, потому что я первым занял свое место.
– Нет, так не пойдет, – сказал Ханс. – Ты же видел, как упал Хорст.
Ульриху не понравилась эта затея, но я считал, что это хорошая идея, и потому не имел возражений. Ульрих сдался, встал первым почти на час.
Я попытался вытянуться на полу, но заснуть было почти невозможно. Когда я, наконец, задремал, кто-то потряс меня за плечо и разбудил. Я был готов разразиться бранью, но тут услышал голос:
– Теперь твоя очередь.
Я вспомнил наш уговор и поднялся, чтобы освободить место.
Вскоре все разговоры прекратились. Ночью дышать стало легче. Под утро русские принесли немного еды. Они велели поделить продукты между собой, но несколько поляков, которые лежали поблизости к двери, большую часть забрали себе, так что тем, кто находился в противоположном конце помещения, не досталось практически ничего. Для меня это было не столь страшно, как для других, потому что я еще имел в запасе немного хлеба и около килограмма ветчины.
Перемена места
На следующий день нас перевели в помещение, находившееся на первом этаже другого здания, располагавшегося на противоположной стороне тюремного двора. В комнате был цементный пол. Теперь вместо изнуряющей жары мы попали в резкий холод. Впервые в своей жизни в этой комнате я увидел человека, который на моих глазах сошел с ума от пережитых потрясений. В середине ночи, когда мы попытались расслабиться и заснуть, он стал бегать по комнате, полностью забитой спящими людьми или, по крайней мере, пытавшимися заснуть. Он кричал душераздирающим голосом, звал свою мать и требовал отправить его домой. Звал охрану и наступал всем на ноги. Кто-то молча отодвигался, а кто-то бил его в ответ ногой. Человек метался из стороны в сторону, и мне почему-то было стыдно за него. Я попробовал поговорить с ним, но это не дало никакого результата, а русские веселились, со смехом глядя на него. Для них наши жизни ничего не значили.
Наступил третий день нашего заточения. Около четырех часов дня нам приказали выстроиться вдоль стенки с вещами. Как потом выяснилось, это была очередная проверка наших вещей, любимое занятие русских. В маленькой комнате два молодых офицера ГПУ устроили досмотр. Каждый из нас должен был вставать перед ними и открывать свой чемодан. Спички, сигареты, фонарики, ножи, носки, перчатки и другие личные вещи сбрасывались в общую кучу. Потом нас построили во дворе тюрьмы. В тот день тюремная администрация решила поживиться тем немногим, что у нас имелось, перед тем как мы должны были покинуть это место. Но один плюс все же был в этом грабеже: нам не нужно было теперь столько тащить на себе.
Нас снова пересчитали. Один мой добрый знакомый, семидесятивосьмилетний фермер, больше не мог идти. Он сильно исхудал и почти совсем обессилел.
– Я не могу стоять, – жаловался он мне.
Пытаясь его отвлечь, я рассказывал ему о своем отце, которого он хорошо знал.
– А где он сейчас? Они забрали его тоже?
– Да, забрали, – ответил я. – Мама передала мне свитер для него, если вдруг я встречу его в лагере.
– Они даже не дали ему времени собрать вещи? Я рассказал, как было дело.
– Но почему же его нет здесь, с тобой? – хотел он знать.
– Потому что его забрали раньше.
Охранник прервал наш разговор, приказав нашей колонне двинуться с места. Мы зашагали, построившись в ряды, следуя за охранником. Я старался держаться рядом со своим пожилым другом. Потом мне очень сильно захотелось пить, и я решил поднять немного снега. Но едва я вышел из своей шеренги, как охранник стрельнул в мою сторону. Пуля просвистела мимо, и я быстро встал в строй, но уже потеряв из виду своего соседа. Позднее я узнал, что из всех заключенных он умер первым.
Посадка в вагоны
Мы строем шли по дороге, пока в темноте не увидели очертания железнодорожной станции. Потом на горизонте показался товарный поезд. Колонну остановили, нас снова пересчитали и по пятьдесят человек стали загружать в товарные вагоны.
Дальше мне казалось, что сон смешался с явью. Тук-тук, тук-тук – стучал поезд по неровным рельсам. Тук-тук-тук – нас все дальше и дальше уносило от родных мест. Мне не хотелось открывать глаза. Ощущение пустоты в желудке напомнило мне, что я ничего не ел уже несколько дней. Вначале нам давали по два ломтя хлеба и кружку воды. Потом нас лишили и этого скудного пайка. Некоторые пленники заболели.
Мы лежали, как сардины в банке, рядом и друг на дружке. Невозможно было ни вытянуться, ни поменять положение тела. Когда можно было сесть, каждый пытался занять место повыгодней, если так можно выразиться. Мы с моими новыми друзьями расположились возле двери.
