Владимир Успенский - Зоя Космодемьянская
— Хожу иногда.
— Давай вместе соберемся!
— Вряд ли.
— Ну не за грибами… Давай в кино сходим.
Зоя отрицательно качнула головой.
— Ты не хочешь?
— Почему же, хочу! — в глазах девушки появилась лукавая усмешка.
— Когда?
— После моего выпускного вечера… Приедешь?
— Приеду, — уныло ответил юноша. — Если сумею. Я ведь не в институт, в военное училище собираюсь. Могут далеко отправить. Знаешь ведь, как в армии.
— Если захочешь — приедешь.
Из шумной толпы девушек вынырнула вдруг Ирина.
— Ой, какая ты сегодня…
— Ну, какая? — нахмурилась Зоя.
— Не знаю… Необыкновенная!
Зое и приятно и неловко было от того, что юноша не отходил от нее. Даже мама обратила внимание: разговаривает с Верой Сергеевной, а сама не без удивления поглядывает то на Зою, то на молодого человека.
Коротка летняя ночь. Вот уже заалела восточная сторона неба. Девятиклассники высыпали во двор, оставили выпускников попрощаться с учителями. Ира спросила, понизив голос:
— Он тебе нравится, да?
— Не выдумывай. Мы едва знакомы.
— Ну и что же! Разве любовь приходит только тогда, когда изучишь человека? Влюбляются же с первого взгляда. И сколько угодно.
— Об этом я не думала. Но я полюблю только того, кого буду знать и уважать. Это будет волевой человек, смелый и честный.
— Ой, Зоинька, когда полюбишь, то ничего не поймешь. Будешь видеть только одно хорошее. Даже плохое хорошим покажется.
— Ну, неправда. Что же я, ослепну, что ли!
— Ослепнешь, Зоинька! Все слепнут!
— А ты знаешь, да?
— Нет, не знаю, — вздохнула Ира. — Догадываюсь. С улицы послышались голоса.
— Зоя, где ты?
— Не отставайте, девочки!
— Здесь мы! Идем!
Взявшись за руки, шагали юноши и девушки по широкой асфальтированной дороге. Впереди, над темной зубчатой кромкой Тимирязевского парка, все ярче разгоралась красная полоска зари. Чуть дымилась роса на траве. Занималось прохладное утро.
Вот из-за леса вырвался наконец луч солнца, ударил в глаза; следом хлынул поток ослепительно-яркого веселого света. Небо из серого сразу стало голубым, а облака на нем из темных превратились в бело-розовые.
— Девочки, чудесно-то как! — воскликнула Ира.
— Давайте споем! — предложил кто-то.
Шагай вперед, комсомольское племя,
Шути и пой, чтоб улыбки цвели!
Начали девушки, и с их голосами слились голоса ребят:
Мы покоряем пространство и время,
Мы — молодые хозяева земли!..
Весело и шумно было в эти утренние часы 22 июня 1941 года на улицах и площадях столицы. Выпускники средних школ, полные радужных надежд, встречали наступление нового дня. А далеко на западе, на границе, уже начался страшный бой, рушились дома, взорванные авиабомбами, тысячи бронированных машин двинулись на нашу землю, чтобы смять, сломать, растоптать это молодое счастье.
МЕСТО В СТРОЮ
Лучи прожекторов полосовали небо, шарили по облакам, разыскивая вражеские самолеты. Когда самолет попадал в полосу света, луч цепко держал его, не давая вырваться, упорно следовал за ним. Непрерывно хлопали многочисленные зенитки, и, заглушая их выстрелы, гулко и тяжело сотрясали землю взрывы авиабомб.
Где-то за Тимирязевским парком полыхало багровое зарево.
Всю ночь Зоя и Шура провели на улице, готовые тушить вражеские зажигалки. Но на их участке было сравнительно спокойно. А утром распространился слух — бомба попала в школу.
— В какую? В двести первую? В нашу?
Космодемьянские, взволнованные и встревоженные, поспешили к школе. Зоя бежала впереди; часто колотилось сердце. Вот знакомый переулок, потом будет поворот. Что она увидит там? Груду развалин?
Зоя обогнула угол дома и облегченно вздохнула. Здание школы уцелело. Бомба упала возле него. Взрывная волна выбила стекла, во многих местах отлетела штукатурка со стен.
Двери — нараспашку. Сквозняк гонял пыль и мусор по длинному коридору.
Вот здесь танцевали они на выпускном вечере, вот окно, возле которого стояла Зоя. Валяется на полу картина, хрустят под ногами, мертвенно поблескивают осколки стекла.
Лицо Зои окаменело, плотно сомкнулись губы. Быстро ходила она по комнатам. Вот библиотека. Опрокинутые шкафы, разбросанные книги, груды книг. Среди них сидела на табуретке женщина, школьный библиотекарь Мария Григорьевна. Негромко всхлипывала, слезы текли по ее щекам.
У Зои перехватило дыхание.
— Не надо, Мария Григорьевна, — сказала она. — Не плачьте. Мы наведем здесь порядок.
— Пусть плачут они! Они еще заплачут у нас, — шептал Шура, поднимая с пола книги и стирая с них пыль.
Зоя повернулась к выходу. Ей тяжело было оставаться здесь.
Стремительно бежали дни. Радио приносило все более горькие известия. Наши войска оставляли села и города, гибли десятки и сотни тысяч людей, гитлеровцы убивали детей и женщин, бомбили санитарные поезда. Каждый вечер Зоя слушала последние известия, не говоря ни слова. Переживала молча. И лишь однажды не выдержала:
— Что они делают! Что делают!
Столько боли, столько ненависти было в ее голосе, что Любовь Тимофеевна вздрогнула.
Зою мучил вопрос: как быть дальше? Пришло то грозное время, когда каждый комсомолец, каждый человек должен отдать все силы, чтобы защитить, сберечь свое Отечество. Разве не в этом клялась она, вступая в ВЛКСМ, разве не на это были направлены все ее думы? Но как это осуществить?
Мальчишкам легче. Кто постарше — идут на фронт. Шура с товарищами ездил на строительство укреплений. Правда, и Зоя делает кое-что. Вместе с мамой шила вещевые мешки для бойцов, дежурила во дворе во время воздушных налетов, поработала на заводе учеником токаря. Но это все же не то. У нее много сил, она умеет стрелять, она готова к борьбе. А девушек ее возраста на фронт не берут.
В сентябре старшеклассников послали убирать урожай (Шура остался в городе, он в это время работал на заводе «Борец»). Едва устроившись в деревне, Зоя сразу же написала письмо:
«24. IХ-1941 года.
Здравствуй, милая мамочка!
Пишу тебе с места, т. е. из совхоза, куда мы должны были прибыть. Нас поселили в избе всем классом (девочки). Сейчас мы все там убрали, привели в порядок свои вещи, постелили кровати. Милая мамочка, обо мне не беспокойся. Я о тебе очень часто вспоминаю и уже скучаю. Дружу я с Ниной, о которой тебе говорила.
С завтрашнего дня выйдем на работу, а сегодня будем отдыхать с дороги.
Зоя, крепко тебя любящая.
Р. S. О моем питании не беспокойся, карточки наши не нужны. Нам будут выдавать хлеб по спискам (600 г. в день)».
