Василь Быков - Афганец
Однажды утром их построили в спортзале, всего человек тридцать, что составляли теперь ядро группы "Альфа", как их уже окрестили. Сказали, что пока только тридцать, а будет триста, ибо надо укреплять щит и меч руководителя страны. На этом построении собралось чуть ли не все начальство во главе с главным полковником - мощным бугаем, поверх формы носившем кожаное пальто - для маскировки. Кстати, так ходил не он один, другие тоже маскировались, или что? В строю стояли почти час, начальство осматривало обмундирование, подворотнички и обувь, проверяли, все ли хорошо побриты. Никто ничего не говорил, но все начинали соображать, не появится ли сам?
И действительно - толстый полковник рявкнул команду и из бокового входа появился сам. На этот раз также в камуфляже, новеньком и аккуратном, хорошо подогнанным к его рослой спортивной фигуре. Негромким, каким-то теплым, даже домашним голосом он скомандовал "вольно" и подошел к правому флангу, где стояли самые высокие, наиболее физически развитые ребята, начал здороваться со всеми за руку.
Это было что-то новенькое - такой большой начальник здоровался с каждым лично. Все они, словно очарованные, преданно смотрели в его хитровато улыбающееся лицо, на котором не было и следа от его недавней телевизионной суровости - только теплота и внимание. Когда очередь дошла до Ступака, показалось, что он с каким-то особым чувством взглянул в ступаковы глаза, словно проникая в самую глубину души. Пожатие было сильным, Ступак ответил таким же, и почувствовал, что тот доволен. Пожали друг другу руки, как надо - по-мужски. По-армейски. Сейчас они оба были армейцы, хоть тот вышел из милиционеров. Так и Ступак ведь теперь тоже.
Обойдя строй, он вышел на середину зала и начал говорить. Говорил негромко, тихим сипловатым голосом и, в пяти шагах от Ступака, выглядел вовсе не молодым, скорее пожилым и утомленным. А говорил о том, что сильно надеется на службу безопасности, к которой они теперь имеют честь принадлежать, что она главная его опора, для них он не пожалеет ничего и будет заботиться о каждом, как родной отец. Если у кого есть какая-либо нужда, пусть приходит к нему запросто и рассказывает - он все сделает. Он всех любит, как отец своих детей, у него нет никого, кроме ребят из службы безопасности, да еще народа, который выбрал его на этот высокий пост. Что народ - главная его забота и главная любовь, особенно такой народ, как наш, страдающий во все времена, это он знает, как профессионал-историк. И этот народ заслуживает лучшей доли, чем та, которую ему навязывают изменники-националисты, все эти поздняки, шарецкие, карпенки, давно продавшиеся ЦРУ и другим зарубежным спецслужбам и теперь разрабатывающие самые хитроумные планы, чтобы физически уничтожить его и оставить сиротой любимый белорусский народ. Потому главная его надежда на них - гордость его безопасности, в руках которой его жизнь и будущее народа. Ступак немало слышал в жизни разных агитаторов-пропагандистов, в том числе и в армии, и никогда не воспринимал их всерьез, всегда слушал одним ухом. Не хотелось верить и этому. Но какая-то непреодолимая сила мало-помалу заставляла его прислушиваться. Прежде всего, хотелось, даже помимо воли, во все это поверить. Так сердечно все это было сказано, что закрадывалась мысль, а ведь как трудно быть руководителем такого масштаба, как все это опасно и ответственно.
С этой мыслью Ступак и стоял в строю, слегка задумавшись, так что не заметил, как речь перешла на афганскую тему, и аж вздрогнул, когда тот, поглядывая в его сторону, сказал:
- Вон пусть скажет Саша Ступак, он участник, отмеченный наградами. На своих плечах вынес груз дружбы с братским афганским народом....
Чувство восхищения кольнуло Ступака - глянь ты, он знает! Знает про Афган, даже называет меня по имени, чего не случалось со Ступаком даже в армии, даже в Афгане. Необычайный, удивительный человек, смешавшись, думал Ступак. Не сказать, однако, что эти слова очень уж обрадовали его,взволновали, это точно. И он, задумавшийся, пошел в курилку, когда все закончилось, а строй распустили. Он никому не мог рассказать про свое впечатление от этой встречи, да тут никто об этом не говорил ничего, все молчали, только внимательней приглядывались один к одному, словно молча спрашивая, ну, что? Ну, как? Молчаливые вопросы без ответов.
Неожиданно наступил момент, о котором Ступак столько раз думал когда-то, к которому все время невольно готовился. Случилось это, как и многое в его жизни, неожиданно, спонтанно, самым роковым образом.
Утром, еще до завтрака, к их лесному жилью подкатили сразу три черных "лендровера" и они шустро, как мыши в нору, вскочили внутрь в своем пятнистом камуфляже с новенькими, еще пахнущими смазкой, "узи". Под командой незнакомого подполковника в кожаном пальто быстро подъехали к проходной номерного завода на городской окраине, еще недавно именовавшемся "почтовым ящиком", сразу въехали во двор и выгрузились около заводоуправления. Здесь живо разбежались двумя шеренгами поперек ступеней, создав неширокий, но и не узкий коридор к дверям, застыли. Другие, что приехали раньше, были уже внутри. Все молчали, но Ступак понимал, они обеспечивали приезд самого. Ступак свободно стоял на второй снизу ступеньке и думал, что то, о чем он столько думал, наконец, стало реальностью. В конце концов, он дождался возможности, к которой так долго стремился. Рожок полон патронов, автомат на груди в полной готовности. Не хватало только последней капли решимости. Но почему ее не было? Неужели, что-то им потеряно или появилось что-то новое?
Что-то он все-таки не успел додумать, чтобы окончательно решиться, как к ступенькам стремительно подлетел "Мерседес" с мигалкой, за ним второй такой же. Из них бодро повыскакивали люди в масках, разбежались вокруг по заводскому двору. Тогда подъехал и третий автомобиль, грузный, должно быть бронированный "Кадиллак", из которого легко выскочил он. На этот раз он был в темном, хорошо выутюженном костюме, с длинным, до пупа, галстуком, бросил быстрый, даже хищный взгляд в одну, потом другую стороны, словно проверяя, на месте ли его охрана и обеспечена ли его безопасность. Его твердое властное лицо теперь несло несокрушимую суровость. Тем же взором он окинул застывшую охрану и, показалось, задержался на усатом, как у самого, лице Ступака. Ступак нечаянно двинул рукояткой автомата, поворачивая его в сторону. Тотчас тревожно сдвинулись брови, но более - ничего. Ступак обмер, а тот пружинисто перескакивая через две ступеньки, вмиг оказался около дверей, где его уже ждала небольшая группа в штатском и масках. Они вместе скрылись за дверьми внутри, Ступак расслабил напряженные мускулы и, наконец, выдохнул.
