Маркус Вольф - Игра на чужом поле. 30 лет во главе разведки
Будто разгадывая головоломку, я терпеливо искал подходящие части. Чтобы не “обеспокоить” агентов, возможно перевербованных противником, то есть не дать им понять, что их подозревают, я опрашивал не их, а курьеров и связных, которые направлялись из ГДР. При этом я узнавал о гораздо большем количестве недопустимых связей, нарушавших правила конспирации, что нас не могло устроить.
Через несколько месяцев на огромном листе миллиметровой бумаги возник “паук” — диаграмма, иллюстрирующая все связи партийной разведки. Уже вскоре никто, кроме меня, не был в состоянии понять в ней что-либо. Разноцветные штрихи и клетки характеризовали личные и другие связи: красным обозначались предполагаемые двойные агенты, синим — источники, зеленым — резиденты. Были и символы, означавшие подозрительные моменты или контакты с вражескими службами. Непосвященным это ни о чем не говорило, но в моих глазах диаграмма обретала все более четкие контуры.
С некоторыми источниками и резидентурами после моего “просвечивания” ничего не случилось. Это касалось, например, высокопоставленного чиновника в Федеральном министерстве по общегерманским вопросам, которому суждено было на протяжении еще многих лет снабжать нас информацией, а также нашей резидентуры в Баварии. А вот франкфуртский журналист, работавший под псевдонимом Вагнер, показался мне подозрительным и позже во время допроса был разоблачен как двойной агент, действовавший по заданию американцев.
Что было делать? Насколько могла быть партийная разведка уже насыщена агентами другой стороны и раскрыта противником? В худшем случае мы предполагали, что Ведомство по охране конституции, а также английская и американская спецслужбы раскрыли значительную часть сети и с помощью перевербованных агентов, чего доброго, проникли уже в берлинский центр. Следовательно, нам не оставалось ничего другого, как отказаться от использования партийной разведки.
После долгих совещаний я в один прекрасный день отправился вместе с Аккерманом, держа под мышкой большой рулон бумаги, на квартиру Ульбрихта в Панкове. Обстановка его жилища выдавала пристрастие квалифицированного столяра к добропорядочной буржуазной мебели с выточенными украшениями. Я разложил на обеденном столе “паука” и во всех деталях описал результаты своих проверок. Мы с Аккерманом предложили Ульбрихту прекратить все связи с западногерманской партийной разведкой и отозвать всех сотрудников, имевших контакт с КПГ. Ульбрихт согласился, и с тех пор вплоть до своего запрета КПГ была таким же табу для нашей службы, как позже ее преемница — Германская коммунистическая партия.
Я не люблю вспоминать о последующих месяцах. Почти все возвращенные в ГДР сотрудники партийной разведки были убежденными антифашистами, за плечами которых остались каторжные тюрьмы, концлагеря, эмиграция, а теперь им приходилось мириться с нашими недоверчивыми вопросами. Их положение было как минимум унизительным, даже если мы, к счастью, и не применяли в своей работе бериевские методы.
Как завоевывают доверие, как его сохраняют? Как проверяется надежность? Можно ли полагаться на свою интуицию? Эти вопросы тогда вновь и вновь вставали передо мной. В ходе этого расследования мне стало ясно, что необходимо постоянно подвергать сомнению однажды высказанные мнения. Эта готовность мыслить непредвзято позволила нам снова активизировать некоторые высококлассные источники на Западе после того, как мы убедились, что западным службам не удалось их идентифицировать. С большим облегчением мы поняли, что тоже, как говорится, не лыком шиты.
С другой стороны, отказ от партийной разведки поставил нас перед серьезной проблемой: как создать замену отозванным, найдя подходящих кандидатов? Требования безопасности, за соблюдением которых с неослабной строгостью следил советник из СССР, были так повышены, что одно только комплектование центрального аппарата казалось почти невозможным. Кандидаты, у которых были родственники на Западе, или те, кто находился прежде там в эмиграции, а то и сидел в тюрьмах, отбраковывались с самого начала. Заместитель Аккермана Герхард Хайденрайх, которому было поручено комплектовать аппарат, был секретарем по кадрам в Союзе свободной немецкой молодежи — молодежной организации СЕПГ, и поэтому к нам пришло немало молодежи из ССНМ. Им предстояло образовать ядро моей службы, будущего Главного управления разведки, сохранившееся вплоть до его ликвидации в 1990 году. Их практический опыт, накопленный на протяжении сорока лет работы, нельзя было бы заменить никаким учебным курсом. В отличие от большинства других спецслужб, у нас не было кадровой “карусели”, когда заходила речь о занятии руководящих постов. Эта преемственность была одной из главных причин нашей эффективности, и она позволила мне сделать мой образ мышления и способ работы достоянием других.
Но в конце 1952 года до этого было еще далеко.
“Тяжело в учении…”
В декабре 1952 года меня вызвали к Генеральному секретарю ЦК СЕПГ Вальтеру Ульбрихту, который уже считался могущественнейшим человеком молодого государства. Я отправился в ЦК, не имея представления о цели вызова. Тогда здание ЦК находилось еще недалеко от Александерплац. В приемной я получил пропуск, который охрана тщательно сверила с моим паспортом. Контроль не походил тогда даже приблизительно на драконовскую проверку, введенную в последующие годы, да и внутренний вид здания не был даже отдаленно столь же впечатляющим, как позже в так называемом Большом доме на Вердершен Маркт. И все-таки уже в ту пору несомненно чувствовались тот дух, та атмосфера, которым было суждено стать столь характерными для мира партийного руководства, обособленного от народа.
Я представился в секретариате Ульбрихта. Он был еще на совещании, но вскоре появился и провел меня в находившийся по соседству кабинет своей жены Лотты, которая считалась его ближайшей сотрудницей. Прежде чем он отослал ее из комнаты, она дружески приветствовала меня. Затем Ульбрихт без обиняков, как ему и было свойственно, приступил к делу — без какого-либо вступления, без каких-нибудь замечаний личностного характера и не глядя на собеседника.
Так я узнал, что Антон Аккерман просил освободить его от руководства Внешнеполитической разведкой. По крайней мере в данном случае Ульбрихт придержался принятых формулировок, добавив: “По состоянию здоровья”. Конечно, я знал, что представления Аккермана о собственном немецком пути к социализму расходились с безусловной верностью Москве, свойственной Ульбрихту. Позже говорили, что Аккерман якобы был неосторожен в частной жизни, а это в пуританской атмосфере, характерной для ГДР того времени, должно было означать конец политической карьеры. Кроме того, секретом полишинеля было то обстоятельство, что нападки Грауэра все сильнее отравляли Аккерману его работу руководителя разведки.
