Захар Прилепин - Подельник эпохи: Леонид Леонов
Спустя неделю, 15 марта, Леонид Леонов дает в газете новое свое стихотворение, полное тех же эмоций: «Вейтесь,/ Вейтесь, красные флаги свободы,/ Красные флаги, кровью залитые/ Кровью отчаянья, кровью народа/ Вейтесь!»
Под публикацией Леонида небольшое стихотворение Демьяна Бедного, где он восклицает: «Какое зрелище: повешен/ Палач на собственной веревке». Следует пояснить, что в виду имеется царизм.
Несмотря на радость Демьяна Бедного и обилие крови в стихах Леонида, Максим Леонович в том же номере, словно предчувствуя что-то, пишет целую передовицу под названием «Без Маратов»: «К свободе идем мы без гильотины», – то ли радуется он, то ли пытается заговорить будущее.
2 апреля «Северное утро» выходит с подзаголовком «Христос Воскресе!». Номера, посвященные святому празднику, были в газете традиционными, ежегодными.
В том, 1917, году Пасха как никогда пришлась вовремя, совпав с народным ликованием по поводу революционного обновления. И в Москве, и в Архангельске на улицы вышли десятки тысяч людей – все в красных бантах, все радостны.
Характерно, что Леонид Леонов, публиковавшийся в «Северном утре» постоянно, стихи на пасхальную тематику опубликовал только один раз – в том самом апреле семнадцатого. И в номере, полном благости и восхищения, его стихотворение смотрится несколько странно.
Называется оно «Монастырь». В нем, завидев весну, которая идет «как прелестная девушка с золотыми кудрями», молодой инок сначала улыбается, а затем плачет. В конце концов, у него «на полночной молитве/ Голубые, печальные умирают глаза».
Завершается стихотворение так: «Порыжелые/ Мхи зацвели на заброшенной башне./ Золотые кресты заплелись в облаках без предела./ А черемуха блестки роняет./ На пашни./ Белые».
На фоне иных, благостно настроенных авторов («…летят, гудят стогласные/ Могучие, привольные,/ Звенящие, прекрасные/ Напевы колокольные…») создается ощущение, что Леонов нечто иное, смутное испытывает к святому празднику, что и сам сформулировать пока не в силах.
Можно попытаться разгадать смысл леоновских метафор, но, верно, этого не стоит делать: стихотворение явно выстроено не рассудком, а некими иррациональными, еще невнятно артикулированными чувствами. Однако и здесь уже слышны определенные созвучия с будущей прозой Леонова, а именно – с описанием безрадостной монастырской жизни в романе «Соть».
Гимназия
Несмотря на революцию, гимназия, где учился Леонид, продолжала свою работу.
«Обучение было поставлено превосходно, – вспоминал Леонов и много лет спустя. – До восьмого класса мы ходили в парах, волосы отращивать не разрешалось…»
«Сама гимназия, – говорил Леонов, – помещалась в бывшем доме князя Пожарского (его потом разрушили) <…> Требовали и добивались знаний. Приходит учитель истории Вячеслав Владимирович Смирнов. Статский советник. Тишина полная. Вызывает ученика: “Говорите о Шуйском…” Слушает ответ, не перебивая и не поправляя. Потом таким же ровным голосом: “Садитесь. Два…”»
Директором гимназии был действительный статский советник Николай Иванович Виноградов. «Лингвист в генеральском мундире», – так определил его Леонов позже.
В романе Леонова «Дорога на Океан» есть эпизодическое описание некоего директора гимназии, в котором угадывается и Николай Иванович: «Нельзя было забыть этого большелобого надменного человека – только нимба не хватало вокруг его головы. Он носил синий диагоналевый форменный пиджак на красной генеральской подкладке и с гербовыми пуговицами. Воспитанники старших классов шутили, что, даже лаская жену, он не снимал с себя парадного мундира, чтоб не забывалась».
Господин Виноградов последовательно сдерживал вольный дух возбужденных гимназистов. Разве что портреты Государя со стен гимназии поснимали: однажды утром гимназисты пришли в школу и обнаружили огромные порыжелые квадраты на стенах – здесь был Император.
Но порядок в гимназии по-прежнему царил идеальный. Требовали все так же много, учащиеся до остервенения зубрили латынь. Однако уже в юности Леонов был усидчив, упрям и дисциплинирован, так что внешнее воздействие гимназической муштры никакого заметного влияния на него не оказывало. К тому ж и к латыни он имел последовательный, врожденный интерес.
С 1917 года Леонов дает частные уроки – кстати, тот рубль, что вручил он кухарке Брюсова, как раз уроками и был заработан.
Леонид посещает гимназический литературный кружок, состоявший из 19 человек; заходит на воскресные классы живописи – здесь выяснилось, что и к рисованию мальчик имеет дар.
Отец его, Максим Леонович, упоминает в своих доныне неопубликованных воспоминаниях: «…был в Москве у сына. Рисует великолепно. Директор гимназии обратил на него серьезное внимание».
Тут важна формулировка: «был у сына». Не у бывшей жены, заметьте; да и сын Леонид – не единственный. Но, видимо, именно с ним отец связывал самые большие свои надежды.
Вернувшись в Архангельск, Максим Леонович все никак не может справить свой юбилей: в апреле его перенесли на май, в мае снова оказалось некогда.
Летние каникулы Лёна проводит у отца.
Между тем начинавшееся в стране как безусловный праздник понемногу превращалось в лихорадку. В июле большевики берут курс на вооруженное восстание. В Архангельске об этом, естественно, никто не знает, но в том же июле на страницах «Северного утра» впервые упоминается имя Владимира Ленина.
Юбилей Максима Леоновича, спустя полгода после первоначального объявления, все-таки отмечают как раз в ресторане «Баръ», от которого отказались поначалу. Лёна Леонов там присутствовал. Поздравляющие чествовали Максима Леоновича как второго после Спиридона Дрожжина поэта-самородка в России. Подарили ему столовые часы и «роскошный серебряный подстаканник» – так написали в газете на следующий день. Между прочим, деньги, собранные для подарка, Максим Леонович под аплодисменты собравшихся предложил передать «на образование фонда имени М. Леонова для оказания помощи престарелым деятелям печати».
Забегая вперед, скажем, что фонд создан был, но вовсе не для помощи газетчикам и журналистам.
В неспокойную осень 1917-го Леонид возвращается в Москву. Ему предстоит отучиться последний сезон в гимназии.
Он пишет работу по роману Достоевского «Идиот», проникается темой настолько, что в неврозе заболевает лихорадкой – к счастью, болезнь быстро проходит.
Той осенью неожиданно умирает гроза и надёжа Зарядья городовой Басов, словно предвещая своей смертью скорый разор и разлом этих мест.
В том же семнадцатом году, завершая своей жизнью эпоху, уходит в мир иной и дед Леон Леонович. Еще одним родным человеком на земле для Лёны Леонова становится меньше.
