Наташа Кампуш - Наташа Кампуш. 3096 дней
В первые дни моего заточения Похититель относился ко мне, как к малышке. Частично это устраивало и меня — ведь внутренне я опустилась на эмоциональную ступеньку ребенка дошкольного возраста. Он приносил мне любую еду, которую я просила. Я в свою очередь вела себя как в гостях у дальней родственницы, которую можно убедить в том, что шоколад — прекрасная еда. В первое же утро он спросил меня, что я хочу на завтрак. Мне захотелось фруктового чая с рогаликом. И действительно, через некоторое время он вернулся с термосом, полным чая из шиповника, и бриошем из известнейшей в округе кондитерской. Логотип на бумажном пакете подтвердил мои подозрения, что меня держат в заточении где-то в районе Штрасхофа. В другой раз я попросила соленую соломку с горчицей и медом. И этот «заказ» был сразу же исполнен. Казалось странным, что этот мужчина исполняет все мои желания после того, как отнял у меня все.
Его привычка обходиться со мной как с маленьким ребенком все же имела и свои отрицательные стороны. Он чистил для меня каждый апельсин и засовывал дольку за долькой в рот, как если бы я не могла есть сама. Когда я как-то попросила у него жвачку, он резко отказал — из страха, что я могу ею подавиться. По вечерам он разжимал мне рот и чистил зубы как трехлетнему ребенку, который сам не в состоянии держать зубную щетку. Через пару дней он грубо схватил мою руку, и, крепко держа ее, обрезал мне ногти.
Я чувствовала себя откинутой на годы назад, лишенной последних остатков человеческого достоинства, которые я еще пыталась сохранить в этой ситуации. С другой стороны я добровольно опустилась на эту ступень, чтобы обеспечить себе хоть какую-то безопасность. Потому что в первые же дни я смогла почувствовать на себе все колебания паранойи Похитителя, обращался ли он со мной как с несмышленышем, или же как с достаточно самостоятельным человеком.
Я вошла в эту роль, и когда Похититель снова пришел в подвал, чтобы передать мне еду, я делала все, чтобы он остался. Я просила. Я умоляла. Я боролась за его внимание, за то, чтобы он занимался и играл со мной. Одиночество в застенке сводило меня с ума. В результате уже через несколько дней я сидела с собственным похитителем в собственной тюрьме и играла в «Уголки», «Мельницу» и «Человек, не сердись». Эта ситуация представлялось мне, как сцена из абсурдного фильма: никто во всем мире не мог бы себе представить, чтобы жертва похищения делала все для того, чтобы поиграть с похитителем в «Человек, не сердись». Но «весь мир» больше не был моим миром. Я была всего лишь ребенком, совсем одна, и рядом находился единственный, способный спасти от отчаянного одиночества человек — тот самый, приведший меня к этому одиночеству.
Мы с Похитителем сидели на одной циновке, кидали и тянули кубики. Я внимательно смотрела на узор игровой доски, на маленькие пестрые фигурки и внутренне пыталась «отключить» пространство вокруг нее, чтобы представить преступника старшим другом, великодушно тратящим свое время на игру с ребенком. Чем больше мне удавалось втянуться в игру, тем дальше отступала паника. Я знала, что она притаилась в углу, в постоянной готовности к прыжку. Когда я была недалека от победы, я специально допускала ошибку, чтобы отодвинуть грозящее мне одиночество.
В эти первые дни присутствие Похитителя давало мне чувство уверенности, что самое страшное меня минует. Так как при каждом посещении он говорил о предполагаемом заказчике, которому уже в день моего похищения так отчаянно пытался дозвониться, то я, как и прежде, предполагала, что это связано с детской порнографией. Он же все время повторял рассказ о людях, которые могут прийти, чтобы меня фотографировать, ну и «делать со мной кое-что еще», что только подтверждало мою теорию. Мысли о том, что в преподносимой им истории что-то не клеится и что никакого сомнительного заказчика вообще не существует, все же иногда мелькали в моей голове. Скорее всего, он просто выдумал соучастников, чтобы еще больше запугать меня. Но я не могла этого знать наверняка, и даже если история о них была полной выдумкой, он добился своей цели — я жила в постоянном страхе, что в один момент в подвал ворвется свора злых мужчин и нападет на меня.
Картины и обрывки сообщений, выуженных мной из выпусков СМИ последних месяцев, объединялись в один, все более устрашающий сценарий. Стараясь их оттеснить, я в то же время представляла, что преступники могли бы сделать со мной. Как вообще такое можно проделать с ребенком? Какие предметы пошли бы в ход? Происходило бы все здесь, в подвале, или же они отвезли бы меня на какую-нибудь виллу, в сауну или мансарду, как в последнем случае, описанном в новостях?
Когда я была одна, то старалась расположиться так, чтобы не терять из виду дверь. По ночам я спала тревожно, как загнанный зверь — в полглаза и в постоянной боевой готовности — чтобы мужчины, которым я должна быть передана, не смогли застать меня врасплох, беззащитной и спящей. Каждую секунду я проводила в напряжении, переполненная адреналином и страхом, от которого в этой маленькой комнате негде было укрыться. Этот ужас перед предполагаемыми «заказчиками» превращал мужчину, утверждавшего, что похитил меня по их заказу, в мою опору, заботливую и дружескую. Пока я у него, ожидаемый ужас не случится.
* * *Через несколько дней после похищения мой застенок начал наполняться различными вещами. Сначала Похититель принес мне свежую одежду. У меня же осталось только то, что было на мне — белье, колготки из «Palmers», платье, куртка. Обувь он сжег, чтобы уничтожить возможные следы. Это были туфли на толстой платформе, подаренные мне на мое десятилетие. Когда я в тот день вошла в кухню, на столе стоял торт с десятью свечками, а рядом — коробка, завернутая в пеструю оберточную бумагу. Я набрала в легкие воздуха и задула свечи. После этого оторвала клейкую ленту и сорвала бумагу. За несколько недель до дня рождения я прожужжала матери все уши, чтобы она — пожалуйста! пожалуйста! купила мне такие же туфли, какие носят все остальные. Она категорически отказалась. Эта обувь не для детей, на такой платформе невозможно нормально ходить. И вот они стоят передо мной — балетки из черной замши с тонкими ремешками вокруг лодыжки на толстой, волнистой платформе из каучука. Это блаженство! Эти туфельки, которые сразу увеличивают меня на три сантиметра, конечно же, облегчат мне путь в самостоятельную жизнь. Последний подарок мамы. А он его сжег. Этим он не только лишил меня еще одного связующего звена с моей прошлой жизнью, но и символа уверенности в себе, которую мне должна была придать эта обувь.
И вот Похититель дал мне свой старый свитер и футболку цвета хаки, видимо, сохранившиеся еще со времен его службы в армии. Так мне стало легче переносить ночной холод, просачивающийся снаружи. Спасением от холода, охватившего мою душу, была одна из моих собственных вещей, всегда надетая на мне. Подвешенная на металлических пружинах сетка кровати, на которой я теперь спала, при каждом движении тихо скрипела. Этот звук сопровождал меня днем и ночью в течение целого полугода. Из-за того, что я сильно мерзла — в комнате вряд ли было больше 15 градусов, Похититель втащил в крошечную комнату большую, тяжелую электропечь. А еще он принес назад мои школьные вещи. Сумку, по его словам, он сжег вместе с обувью.
