Александр Трачевский - Наполеон I. Его жизнь и государственная деятельность
Наполеон погибал: за него были только ничтожные потентаты Баварии, Вюртемберга и Бадена, одаренные им в Раштатте. Ему приходилось бороться чуть не со всею Европой и вести, вопреки его правилам, оборонительную войну. Зато его гений никогда еще не проявлялся в таком блеске. Император серьезно работал тогда над высадкой в Булони. Чтобы подготовить ее, он велел своему бездарному адмиралу напасть с помощью испанской эскадры на англичан, пользуясь превосходством сил. Но британским флотом командовал морской Наполеон, гениальный Нельсон. Он разгромил (21 октября) французов у мыса Трафальгар, близ Кадиса, хотя сам пал в битве, и началось бесспорное владычество Англии на водах. Между тем в конце августа, в разгар приготовлений к высадке, император вдруг продиктовал план кампании, который “предвидел события войны, их дни и последствия, словно набросок воспоминаний о былом”, как выразился Сегюр. И через месяц он стоял уже на Рейне с двумястами тысячами солдат.
Тут ему помогли сами враги. Александр I поторопил Франца II, уверив его в поддержке потсдамского друга, с которым они поклялись в “вечной дружбе” у гробницы Фридриха II. Но друг уже уперся тогда в свой “строжайший нейтралитет”: Наполеон пообещал ему Ганновер, а русская дипломатия, руководимая Чарторижским, мечтавшим о восстановлении Польши, угрожала ему лишением польских провинций. Сами русские спешили “на черепахах и раках”, как изображались они в карикатурах. Выскочившая вперед Австрия находилась, по признанию самого Габсбурга, “в изнеможении”. Ее баварскою армией командовал бездарный Мак – полководец старой школы, к которой принадлежали также его русские и прусские товарищи.
А у Наполеона начались незабвенные марши и хитрости, которые делают честь не одному вождю, забывшему о своем императорстве, но и его сподвижникам. Солдаты опять подшучивали: “Он побил врага не руками нашими, а ногами”. Благодаря почти одним безошибочным маневрам на пространстве более тысячи верст в три недели была уничтожена стотысячная армия; сам Мак сдался с целым корпусом в Ульме (20 октября). Вслед за тем Наполеон узнал о Трафальгаре. Он бросился в ярости вперед, – и через сорок дней Австрия лежала у его ног. А казалось, сам герой попал в западню. Перед ним стягивались к Вене две свежие армии австрийцев; Пруссия прислала к нему Гаугвица с ультиматумом; в Неаполе показался англо-русский отряд. Наконец выступил юный, славолюбивый царь с ветеранами Суворова, которыми командовал хитрый Кутузов. Этот сметливый “старорус” понял, что нужно убираться из Баварии, и отступал искусно. Французы гнались за ним по пятам и иногда брали в плен русских больше, чем было их самих. Они добежали до Моравии. Но тут подоспела свежая русская армия с самим царем во главе, а за нею и австрийцы; с тыла же надвигались пруссаки. Наполеон задержал Гаугвица в почетном плену и решился со своими истомленными восемьюдесятью тысячами дать битву ста тысячам свежих союзников.
Смельчаку помогли враги. Русские поражали своим плохим снаряжением, отсталыми порядками, невежеством и бахвальством офицеров; они держали себя “спасителями Европы”. Австрийцы гнушались этих “варваров”; а их нелепый штаб морил их голодом. Смятение у союзников возросло с приездом обоих императоров. Кутузов настаивал на отступлении, Александр рвался вперед. Наполеон только этого и ждал: он всячески завлекал врага, даже звал царя на свидание как бы из страха, намекая на свое положение. Посланный к нему царем адъютант донес: “Наш успех несомненен. Стоит нам двинуться – и неприятель подастся”. 2 декабря союзники оставили свои грозные позиции, чтобы “обойти” врага у Аустерлица. “Они идут в западню! Эта армия – наша!” – воскликнул Наполеон, потирая руки. Он пробил ослабленный обходом центр русских и разрезал их на две части, из которых одна погибла на льду пруда, взломанном бомбами. Бой трех императоров вышел “необыкновенною” битвой, как и желал победитель. Военные историки начинают с него новую эпоху генеральных сражений. Питт умер от его “призрака”. Аустерлиц разрушил коалицию, но заронил семя мести в души озлобленных монархов. Он – основа миродержавия “рокового человека” и исходная точка пяти великих кампаний (1805 – 1809 годы), сопровождавшихся развалинами старины. Сам Наполеон гордился больше всего “солнцем Аустерлица”.
Ближайшим следствием Аустерлица был переворот в Германии, названный Пресбургским миром, или, как говорили сами австрийцы, “капитуляцией” Габсбурга. Австрия теряла одну шестую своего населения: Венеция с Истрией и Далмацией отошли к Итальянскому королевству, Тироль – к Баварии, австрийская Швабия – к Вюртембергу и Бадену. Франц II стал “Францем I императором Австрийским”. Вслед за тем рухнула восьмисотлетняя Священная римско-немецкая империя (1806 год). Ее место занял Рейнский союз, с протектором Наполеоном во главе, которому он уступал свою стотысячную армию и почти всю Среднюю и Нижнюю Германию (15 млн. немцев). Имперские князья опять лакействовали в передней Талейрана. Многих из них Наполеон медиатизовал, или лишил власти, то есть уничтожил феодальное мелкодержавие Германии в пользу немногих, покорных и родственных ему, государей. Бавария и Вюртемберг превратились в королевства, Баден – в великое герцогство. Вопреки желанию невест и самих женихов, Наполеон женил Евгения и Жерома на принцессах новых королевств и отдал за баденского наследника племянницу Жозефины, ту Стефанию, про близость которой к императору сплетничали тогда.
И настала эпоха Наполеонидов. Сам творец их уже официально принял титул “Великого”: день его рождения стал национальным праздником империи, напоминавшим апофеоз цезарей. Столь же официально объявил он себя “защитником церкви” и стал вполне распоряжаться землями папы. Затем брат Люи был “назначен” королем Голландии. Особенно много вассалов было оставлено в Италии. Там с необычайным шумом рухнуло самое маститое государство – Неаполь. Королева Каролина открыла свои гавани англичанам и русским, и тотчас после Аустерлица явился приказ по войскам: “Неаполитанская династия перестала существовать; покажем миру, как мы караем клятвопреступления”. Жозеф Бонапарт стал “королем обеих Сицилии”. Затем по всей Италии было выкроено двадцать “титулярных” герцогств, владельцы которых не имели власти, пользуясь только титулами да “рентами”. Тут прежде всего были пристроены сестрицы Наполеона. Полина сделалась княгиней Гвастальской, Элиза – великой герцогиней Тосканской, а ее дочь – герцогиней Пармской. Мюрат оказался великим герцогом Бергским, Бертье, Талейран и Бернадот – князьями Невшателя, Беневента и Понте-Корво. Еще позже та же система была распространена на Германию и Польшу.
Возникло новое международное право. Подданные одного государства пользовались правами подданных других государств. С другой стороны, даже короли из Наполеонидов оставались подданными своего творца. Владыка обращался с ними, как с лакеями, и требовал, чтобы они угнетали свои страны ради него. Он даже тем более притеснял их, чем сильнее привязывались к ним подданные за их заступничество и за благотворные реформы. Его Вениамин, Люи, получал от него такие уроки: “Вы управляете слишком по-капуцински. Вы потеряли голову и забываете, чем обязаны мне. Или вам хочется получить всенародное доказательство моего неудовольствия? Вы делаете глупость за глупостью, в ответ на мои советы. У вас самый узкий умственный горизонт, только чувствованьица да скаредность лавочника. Вы неисправимы, фальшивы; вы – изменник!” Немудрено, что Элиза говорила непокорному Люсьену: “Нельзя обращаться с владыкой мира как с нашей ровней. Природа создала нас детьми одного отца, а чудо превратило нас в его подданных. Хотя мы и государи, мы всем обязаны ему”. И Наполеониды слушались своего владыки; а когда он пал, почти все они предлагали ему себя и свои сокровища.
На всем Западе уцелела одна Пруссия. Уже десять лет, с Базельского мира, она лицемерила с союзниками под видом “строжайшего нейтралитета” и без войн удвоила свои владения за счет Польши. Осторожный до трусливости, ненавидевший войну Фридрих Вильгельм III вручил внутренние дела “патриотам”, завзятым немцам Гарденбергу и Штейну, а иностранные – хитрому франкофилу Гаугвицу. Но душой правления оказалась тупоумная, развратная камарилья, опиравшаяся на спесивое и отсталое юнкерство. Наступила глухая реакция, а дипломатия стала таким образцом трусости и коварства, что сами немцы не доверяли Фридриху Вильгельму III. И недаром: юный король явно служил старой гогенцоллернской идее “прусского” объединения Германии. Когда, после Аустерлица, Наполеон предложил ему Ганновер, чтобы поссорить его с Англией, и такую “приманку”, как “северное императорство”, он, “опьяненный радостью”, объявил себя “личным другом мужа века”. Тогда владыка потребовал, чтобы новый друг выступил и против России. Король согласился и на это и поспешил занять Ганновер; но в то же самое время он заключил тайный союз с Россией против Франции! Наполеон еще не знал этого, но столь же тайно предложил Ганновер Англии, где франкофил Фокс сменил тогда Питта. В то же время он под рукой[4] ознакомил немецких князей с “северным императорством”.
