Ирэн Фрэн - Клеопатра
Потеряв много крови, Антоний впадает в беспамятство; но к тому времени, как он приходит в себя, кровотечение останавливается. Он собирается с духом и зовет на помощь. Сбегаются люди; он умоляет их его прикончить. Они тут же в испуге исчезают; тогда Антоний, сотрясаемый жестокими конвульсиями, вновь начинает кричать. Это продолжается до тех пор, пока не появляется Диомед (секретарь Клеопатры, как уточняет Плутарх), «которому царица велела доставить Антония к ней в усыпальницу»[129].
Текст Плутарха, если понять его внутреннюю логику, позволяет совершенно ясно представить картину случившегося: Клеопатра через слугу хотела сообщить Антонию, что, несмотря на его гнев, назначает ему свидание в своем мавзолее — чтобы они умерли вместе, согласно договоренности, к которой пришли в момент создания своего нового общества. Однако гонец, как в плохой мелодраме, неправильно понял ее слова; и это дало Октавиану повод утверждать впоследствии, будто царица до конца вела себя подло, будто даже в момент, когда она потеряла свой город, у нее было только одно желание: отделить свою участь от участи Антония, толкнуть его на самоубийство, чтобы после гибели этого человека, ею же и подстроенной, вступить в переговоры с его врагом.
Это, конечно, низкая клевета; и все же даже в тот печальнейший миг судьба играла на руку Клеопатре: известие о смерти царицы Антоний воспринял как приказ, которому не мог не повиноваться, ибо он исходил от самого близкого ему, Антонию, существа.
И таким образом, благодаря этому трагичному недоразумению, Клеопатра сдержала слово, данное ею шесть месяцев назад человеку, который, в конце концов, тоже стал для нее самым любимым существом: она помогла ему умереть — после того, как дала испытать великолепнейшие из всех земных наслаждений.
* * *Но в результате весь детально продуманный план их совместного ухода из жизни оказался под угрозой; Антоний, почувствовав приближение агонии, вспомнил об их договоренности и попросил слуг отнести его к мавзолею царицы, чтобы он мог умереть в ее объятиях, прежде чем она подожжет гробницу и, в свою очередь, заколет себя кинжалом.
Рабы быстро выполняют его просьбу и зовут царицу, которая видит окровавленного Антония у них на руках. Однако, забаррикадированная за всеми этими цепями, подъемными решетками и засовами, она понимает, что, пока будет открывать вход в гробницу, пройдет слишком много времени — а враг уже ворвался в ворота Александрии; увы, она не подумала о том, что втаскивать в комнату на последнем этаже квадратной башни, где она укрылась, придется не пышущего здоровьем атлета, а умирающего.
И все же ее ничто не может остановить: она сбрасывает сверху веревки и приказывает слугам обмотать ими раненого.
И начинается ужасная сцена, что-то вроде снятия с креста, только наоборот: три женщины изо всех сил тащат наверх окровавленное тело Антония, а он в отчаянии простирает руки к окну, словно умоляя о спасении. «Клеопатра, — продолжает свой рассказ Плутарх, — с исказившимся от напряжения лицом, едва перехватывала снасть, вцепляясь в нее что было сил, под ободряющие крики тех, кто стоял внизу и разделял с нею ее мучительную тревогу»[130].
С помощью Ирады и Хармион ей удалось, наконец, втащить тело внутрь башни. И тут она, проявляя поразительное самообладание, мгновенно превращается в того персонажа, которого Антоний хотел увидеть в мавзолее: в Исиду-утешительницу, склонившуюся над телом Осириса, который стал жертвой ненависти своего завистливого брата. Подобно этой богине, она укладывает его на постель, снимает с него тунику, разрывает ее на полосы и перевязывает раны своего мужа-любовника; потом, тоже воспроизводя действия богини, раздирает свою грудь ногтями, нанося себе глубокие раны, снова склоняется над Антонием, так что их кровь смешивается, прижимается лицом к его телу. «Клеопатра… звала его своим господином, супругом и императором, — добавляет Плутарх. — Проникшись состраданием к его бедам, она почти забыла о своих собственных»[131].
Антоний постепенно успокаивается, он чувствует, что уже готов принять смерть; и зная, что, если выпьет чего-нибудь, это ускорит его агонию, просит Клеопатру поднести ему бокал вина.
Сценарий их совместной смерти она продумала в мельчайших деталях, так что в гробнице имелся запас вина. Она повинуется. Антоний утоляет жажду, потом произносит несколько последних фраз: он уже забыл, что она тоже хочет расстаться с жизнью, и советует ей, как мог бы сделать герой Софокла или Еврипида, попытаться спастись, сохранив, если это возможно, свою честь. Затем в голове его всплывает смутное воспоминание, и он говорит, что из приближенных Октавиана ей лучше не доверять никому, кроме Проку-лея. Наконец, он снова возвращается к театральщине и убеждает ее не оплакивать его участь. Он был, говорит он ей, самым прославленным, самым могущественным из людей и покидает этот мир без стыда, потому что его, римлянина, победил римлянин.
Клеопатре больно слышать, как человек, которого она так хотела сделать настоящим греком, в момент кончины возвращается к словесным формулам и нравственным ценностям Волчицы. Но в этот день, определенно, все оборачивается против нее: в тот самый миг, когда агония Антония достигает конечной стадии, кто-то начинает стучать в дверь гробницы.
Это тот самый Прокулей. Он явился по поручению Октавиана, узнавшего о местопребывании Антония и о том, что его враг находится при смерти.
Но царица уже поняла, что предательство распространилось повсюду, и, едва взглянув на этого римлянина, возвращается к умирающему. Антоний испускает дух. Внизу Прокулей продолжает колотить в дверь; но Клеопатра, сознавая, что Октавиан хочет сохранить ей жизнь лишь для того, чтобы провести по улицам в своем триумфальном шествии, где будут выставлены напоказ и ее сокровища, упорно не открывает.
Была ли у нее уже тогда, в той комнате, где нашлись бокалы и бурдюки с вином, корзина со змеями? Наверняка нет: ведь они с Антонием намеревались поджечь гробницу и, когда начнется пожар, вместе с Ирадой и Хармион покончить самоубийством, заколов себя мечами. И потом, под туникой, запачканной кровью Антония, Клеопатра прятала очень острое лезвие, незаметное и смертоносное оружие: пиратский кинжал.
Но хитрый Прокулей начинает, стоя под окном, говорить с ней о ее детях: они станут сиротами, кричит он, сиротами, лишенными всех прав, и, несомненно, будут казнены, если она не откажется от своего замысла. Царица попадается в ловушку, вступает в переговоры: если Октавиан поклянется, что сохранит за ними египетский трон, она не станет поджигать гробницу.
