Пу И - Последний император
В 1943 году Ли Инхуа из деревни Цзиньшаньдунь был еще ребенком. Как-то он дал несколько яиц проходившим мимо бойцам сопротивления. Об этом узнала полицейская охранка, и его забрали в участок. Сначала ему предлагали сигареты, чай, пельмени, говорили: "Ты еще ребенок и ничего не понимаешь. Скажешь, и мы тебя отпустим!" Ли Инхуа выкурил сигарету, выпил чаю, съел пельмени и затем сказал: "Я всего лишь крестьянин и ничего не знаю!" Его подвесили за ноги и стали избивать, пропускать ток, жечь, сняли с него одежду и кололи гвоздями, но так ничего и не добились.
Я понял, что не все люди на земле слабые. Единственным объяснением моих прошлых поступков служило то, что я обижал слабых и боялся сильных, жадно цеплялся за жизнь и боялся смерти.
Еще одна причина служила объяснением этому. Я считал, что моя жизнь — самая драгоценная и стоит она гораздо больше, чем чья-либо другая. Теперь же, после стирки одежды и склеивания бумажных коробок, я понял истинную цену себе. Я также увидел ее в тех обличительных материалах, которые присылало население Северо-Востока.
В зеркалах, которые окружали меня, я увидел себя виновным, человеком без ореола, у которого нет никаких доводов в свое оправдание.
Я подписал последний документ и вышел в коридор.
Мои мысли были переполнены раскаянием и печалью.
"Никогда нельзя уйти от ответственности за свои грехи".
Глава девятая. Готов к перевоспитанию
Как стать человеком?
— Наступил новый год. Что ты думаешь по этому поводу? — спросил меня начальник тюрьмы в первый день 1955 года.
Я ответил, что, коль скоро я виновен, мне остается быть сдержанным и ждать решения суда. Выслушав меня, он покачал головой и неодобрительно заметил:
— К чему эти пессимистические настроения? Надо просто активно взяться за свое перевоспитание и постараться стать другим человеком!
В конце 1954 года, подписывая последние документы, которые принес следователь, я уже слышал подобные речи: "Приложи все силы, чтобы стать новым человеком".
Слова начальника в некоторой степени успокоили меня, но в целом не изменили моего пессимистического настроения. Я погрузился в состояние самоуничижения, и на этом фоне беспокойство по поводу предстоящего приговора ушло на второй план.
Однажды, когда я отдыхал во дворе, появился корреспондент и стал на спортплощадке щелкать фотоаппаратом. Замечу, что после того, как мы были "изобличены и признали вину", в тюрьме вернулись к старым порядкам. Мы снова стали отдыхать не по очереди, а все вместе, и на полчаса дольше, чем раньше. Народ оживился, кто-то играл в волейбол, кто-то сражался в настольный теннис; одни просто болтали, другие пели песни, в общем, занимались, чем хотели. И вот корреспондент все это фотографировал. В конце концов он направил объектив на меня. Рядом со мной наблюдал за игрой в мяч бывший чиновник марионеточного маньчжурского правительства. Заметив объектив, он тут же развернулся и отошел в сторону, бросив на ходу: "Вот уж не буду вместе с ним фотографироваться!" Остальные сделали то же самое.
В марте несколько высокопоставленных военных приехали в город Фушунь на предмет инспекции тюрем для военных преступников. Начальник вызвал к себе меня и Пу Цзе. Войдя в комнату, заполненную людьми в золотых погонах, я поначалу решил что это заседание военного трибунала, и только потом понял, что генералы захотели послушать, как я занимаюсь своим перевоспитанием. Они были весьма доброжелательны и с интересом слушали меня. Затем спросили про мое детство, про жизнь во времена марионеточного правительства. В самом конце один усатый начальник сказал: "Давай, усердно занимайся, старайся переделать себя, и в будущем сам сможешь увидеть результаты социалистических преобразований в стране!" На обратном пути я вспомнил, что говоривший вроде бы был маршалом, а Пу Цзе мне сказал, что среди присутствующих были и другие такие же. Меня охватило горестное раздумье. Коммунисты, которые, как прежде казалось, меня просто ненавидели, теперь от надзирателя до маршала относились ко мне как к нормальному человеку. А вот такие же, как и я, преступники не желали стоять со мною рядом, будто я вообще не человек.
Вернувшись в комнату, я рассказал своим сотоварищам о выступлении маршала. Лао Юань — бывший посол марионеточного правительства Маньчжоу-Го в Японии среагировал быстрее всех: "Поздравляю тебя! Маршал сказал, что ты увидишь социализм, значит теперь ты в безопасности!"
При таких словах все оживились. Уж если я — преступник номер один — в безопасности, то они и подавно.
После проведенного расследования и признания своей вины многие стали ощущать явное беспокойство за свое будущее. Лао Сянь с тех пор так ни разу и не улыбнулся. А теперь он расплылся в улыбке, похлопал меня по плечу и сказал: "Поздравляю, старина Пу!"
Теперь во дворе не только не запрещали разговаривать, но перестали запирать камеры даже в дневное время. Эта радостная весть быстро облетела всех. Во время отдыха только об этом и говорили. Я вспомнил своих племянников, а также Да Ли. С тех пор, как началось расследование и последовавшее за этим покаяние, они не стремились со мной общаться. Теперь можно было воспользоваться введенными послаблениями и поболтать с ними. Я услышал голос Сяо Гу, который в это время где-то неподалеку пел популярную в то время песенку "Пастушок". Таких песенок он выучил немало у надсмотрщиков и охранников. Я обнаружил его и Сяо Сю возле огромного дерева. Однако, не дожидаясь, когда я подойду, они ретировались.
В апреле начальство велело нам избрать учебный комитет по типу того, который был создан в семи местах заключения, где находились японские военные преступники. Учебным комитетом под наблюдением начальства должны были управлять сами заключенные, которым надлежало решать вопросы, связанные с учебой и бытом. Возникавшие проблемы обсуждались на собраниях, а решения докладывались начальству. При этом каждый раз следовало изложить свою собственную точку зрения и внести соответствующие предложения. В учебном комитете работало пять выборных членов, которые утверждались начальством. Кроме одного главного, остальные четверо отвечали за учебу, быт, физкультуру и культурный отдых. Ежедневно члены комитета встречались с активом и отчитывались перед руководством. Заключенные были рады образованию этого комитета, считая, что сам факт его существования свидетельствует о доверии к ним. Многие из этого сделали вывод о том, что перевоспитание — это, прежде всего, личное дело каждого. Позднее факты неоднократно подтверждали действенность комитета. Однако поначалу мое настроение в значительной мере отличалось от всех прочих. Среди пяти членов комитета двое были из нашей семьи. Во время расследования и признания вины они изо всех сил старались унизить меня. Один из них — Лао Вань был председателем этого комитета. Другой — Сяо Жуй отвечал за вопросы быта.
