Александр Наумов - Из уцелевших воспоминаний (1868-1917). Книга I
Изъ первыхъ дверей параднаго подъѣзда сначала былъ входъ въ небольшія квадратныя сѣни, устроенныя въ видѣ куполобразнаго фонаря съ четырьмя одинаковыми по всѣмъ сторонамъ массивными дверьми, верхняя половина которыхъ состояла изъ граненыхъ стеклянныхъ квадратовъ, вдѣланныхъ въ гонкій деревянный переплетъ, такъ что, когда вечеромъ зажигался внутри этого небольшого помѣщенія подъ куполомъ сильный электрическій свѣтъ, то весь подъѣздъ блисталъ, какъ искрящійся алмазами фонарь.
Расположенная прямо противъ входа дверь вела въ обширный вестибюль, отдѣланный въ томъ же стилѣ, какъ и весь домовый фасадъ. Вдоль его стѣнъ виднѣлись массивныя дубовыя вѣшалки, зеркала и пр. Направо, у двери, ведущей въ мой кабинетъ, стояло чучело матераго волка съ оскаленной пастью, а надъ нимъ, въ простѣнкѣ, висѣли удивительно красивые витые, тонкіе, длинные рога горнаго азіатскаго козла рѣдкой породы — подарокъ на новоселье моего шурина Григорія Ушкова.
Изъ вестибюля шла мраморная лѣстница наверхъ, а внизу, съ правой стороны, были двѣ двери: одна, ближняя, вела ко мнѣ въ кабинетъ, а другая — въ корридоръ. Двери, окна и паркетъ въ парадныхъ комнатахъ были сдѣланы изъ рѣдкаго по своимъ качествамъ казанскаго дуба, а сама работа была верхомъ столярнаго искусства.
Кабинетъ мой представлялъ собою обширную комнату съ двумя большими окнами на улицу и огромнымъ бѣлымъ каминомъ изъ жигулевскаго камня. Мебель для кабинета, смежной библіотечной комнаты, залы, двухъ гостиныхъ, бильярдной, столовой и нашей спальни была сдѣлана по особымъ рисункамъ и заказу извѣстной въ то время московской фирмой Левисенъ и Ко.
Весь мой кабинетъ (портьеры, обои и обивка) былъ отдѣланъ въ темно-оливковыхъ тонахъ, пріятно гармонировавшихъ съ краснымъ деревомъ, изъ котораго была вся комнатная мебель. Около оконъ стоялъ письменный столъ, за нимъ большой книжный шкафъ; въ простѣнкѣ виднѣлась спеціальная „конторка” съ цѣлымъ рядомъ выдвигавшихся отдѣленій для документовъ и бумагъ. Передъ столомъ стояли мягкія кресла, а ближе къ камину стояла изумительно удобная качалка или „дремашка”, какъ я ее называлъ. Въ противоположномъ концѣ кабинета расположенъ былъ большой диванъ съ высокой спинкой.
Около дивана размѣщена была цѣлая серія мягкихъ стульевъ и кожаныхъ креселъ. Это былъ особый уютный уголокъ. Въ томъ же углу кабинета лежалъ, мордой къ входной двери, огромный черный медвѣдь, на которомъ такъ любила наша маленькая дѣтвора карабкаться и играть... По стѣнамъ были развѣшаны портреты и группы, а прямо передъ письменнымъ столомъ виднѣлась огромная рама изъ того же краснаго дерева, за стекломъ которой мною размѣщались фотографическіе портреты съ разными собственноручными надписями всѣхъ тѣхъ моихъ многочисленныхъ друзей, коллегъ и сотрудниковъ, которые встрѣчались на пути моего новаго служенія по губернскому предводительству, а затѣмъ также въ стѣнахъ Маріинскаго Дворца. Съ годами это представило собой рѣдкую и дорогую для меня коллекцію..., нынѣ затоптанную большевицкой грязью!
Рядомъ съ кабинетомъ расположена была т. н. библіотечная комната, вся устланная темно-оливковымъ ковромъ и заставленная вдоль стѣнъ мягкими диванами съ высокими спинками, на верху которыхъ придѣланы были разнаго размѣра шкафы и полки. Въ углахъ и нѣкоторыхъ промежуточныхъ мѣстахъ диваны соединялись большими книжными шкафами, съ дверками изъ граненаго стекла. Стиль комнаты и всей обстановки, включая всю электрическую арматуру, былъ выдержанъ въ скромномъ „модернъ”... Деревянная отдѣлка была вся дубовая, въ темно-зеленой съ сѣроватыми прослойками краскѣ. Мебельной обивкой служила рѣдко красивая бархатная матерія темно-коричневаго цвѣта съ еле-замѣтными узенькими золотыми продольными полосками.
Изъ библіотечной комнаты была дверь, соединявшая ее съ небольшой смежной комнаткой въ одно окно, называвшейся „оружейной”, представлявшей собою своего рода охотничій музей. Въ немъ хранилась цѣлая коллекція ружей, много рѣдкостныхъ чучелъ, до чернаго волка включительно; по стѣнамъ виднѣлись лосиныя головы съ широкими рогами и висѣвшими на нихъ кинжалами и охотничьими принадлежностями; стѣны были увѣшаны серіей картинъ съ охотничьими сюжетами. Нo наибольшій интересъ въ описываемой комнатѣ представляла собой спеціальная „охотничья”, изумительно искусно сдѣланная мебель, получившая на одной изъ выставокъ высшую награду и доставшаяся мнѣ совершенно случайно; въ этомъ отношеніи я могу смѣло примѣнить поговорку: „на ловца и звѣрь бѣжитъ”... Вся эта мебель была сдѣлана изъ оленьихъ роговъ и кабаньихъ клыковъ.
Эти три комнаты — кабинетъ, библіотечная и оружейная — были спеціально „моимъ” угломъ, гдѣ въ свое время перебывало много всякаго дѣлового и служилаго люда; гдѣ сходились на совѣщанія, въ тяжелые моменты нашей общественно-политической работы, мои единомышленники и испытанные друзья, и гдѣ рѣшались злободневные вопросы... Въ томъ же моемъ маленькомъ царствѣ происходило и нѣчто другое„ что нѣжило и ласкало мое любящее отцовское сердце, когда, бывало, жена приводила милую нашу дѣтвору къ „папочкѣ” картинки смотрѣть, или страшные его разсказы-„небылицы” послушать, а то и просто на полу по коврамъ поиграть. Тепло, уютно жилось тогда въ нашей семьѣ, несмотря на весь внѣшній ужасъ революціонныхъ событій начальнаго періода нашего самарскаго житья-бытья.
Другая дверь изъ библіотечной комнаты вела въ корридоръ, а рядомъ съ ней была еще одна дверь, вдѣланная въ стѣну, опредѣленно указывавшая на спеціальное ея назначеніе: эта зеленая, необычнаго вида, металлическая дверь вела въ особое небольшое несгораемое помѣщеніе, размѣромъ приблизительно въ одну квадратную сажень, выложенное изъ толстыхъ стѣнъ, куполообразно сходившихся кверху. Въ этомъ помѣщеніи стоялъ большой несгораемый шкафъ, гдѣ хранились деньги, документы, всякія драгоцѣнности и ящики съ серебромъ. Секретъ вскрытія всѣхъ дверей и замковъ въ этомъ „святая святыхъ” нашего дома, кромѣ меня, зналъ только А. Д. Мещеряковъ и позже еще П. П. Бажминъ. Полъ былъ выложенъ цементными плитками. Въ октябрьскіе дни 1905 г., подъ вліяніемъ всякихъ революціонныхъ событій и распускаемыхъ слуховъ, началась среди населенія сильнѣйшая паника: длинные „хвосты” стояли передъ дверями Государственнаго Банка въ ожиданіи выдачи вынимаемыхъ изъ сберегательныхъ кассъ золотыхъ денегъ. Бывшій въ то время управляющимъ Самарскимъ отдѣленіемъ банка, почтенный Александръ Константиновичъ Ершовъ, умный, обстоятельный дѣлецъ, чрезвычайно ко мнѣ расположенный, самъ не увѣренный въ исходѣ нараставшихъ революціонныхъ событій, посовѣтовалъ мнѣ ваять нѣкоторую часть имѣвшихся у меня въ банкѣ денегъ, и собственноручно передалъ мнѣ черезъ Мещеряйова, на всякій случай, тысячъ тридцать золотомъ.
