Дуглас Боттинг - Джеральд Даррелл. Путешествие В Эдвенчер
Но все остальное эти двое больше не разделяли. В своем дневнике Джеки записала, что с самого первого дня, когда они встретились в мрачном Манчестере, и на протяжении более чем двадцати пяти лет у них не было ничего общего, кроме любви к животным и к путешествиям. Напротив, многое еще сильнее разделяло их — особенно когда речь заходила о людях. Джеки была социалисткой, постоянно думавшей о потребностях рабочего класса. Джеральд же считал человечество глупой, бездумной и абсолютно деструктивной расой и писал на эту тему стихи, которые многие (и Джеки в том числе) считали унылыми и мизантропическими. Отправившись в Авиньон, столицу хиппи, с Дэвидом Хьюзом и Джеки, Джеральд с явным неудовольствием смотрел на оборванных, жизнерадостных подростков, расположившихся со своими гитарами на главной площади, и заметил: «Человек — самое некрасивое млекопитающее. И это люди, ради которых я работаю!»
Джеральд любил путешествовать с комфортом, как эдвардианский сатрап. Он вел раблезианский образ жизни, что часто смущало его скромную и экономную жену. Деньги ничего для него не значили. А когда они кончались, он садился и писал что-нибудь, чтобы заработать. Хотя удача в последние двадцать лет ему улыбалась, у него не было ни капитала, ни собственности. Квартира на Джерси принадлежала зоопарку, а французскую ферму он арендовал у брата. Большая часть денег уходила на удовольствия, путешествия, роскошные обеды для друзей, дорогие подарки — и, конечно, на зоопарк.
Детали повседневной жизни Даррелла не касались. Он редко носил с собой наличные и чековые книжки. Это раздражало его. В тех редких случаях, когда ему самому приходилось расплачиваться за поездку на такси, он вытаскивал из кармана все имеющиеся у него банкноты и предлагал шоферу самому взять столько, сколько нужно, так как сам не мог разобраться в достоинстве купюр. Джеральд был заядлым путешественником, но почти никогда не садился за руль. Все заботы по поддержанию его эксцентричного образа жизни он перекладывал на плечи других. Ему нравилось готовить, но подготовительную работу и мытье посуды он препоручал помощникам.
Джеральд обожал устраивать шумные вечеринки, он любил жизнь и ее наслаждения. Но его настроение часто менялось, поэтому все заботы ложились на плечи Джеки. «Нам нужно как следует выпить!» — заявил Джеральд в конце долгого и шумного обеда на ферме. Джеки вспылила: «Господи, да заткнись же ты, Джерри! Всем уже давно достаточно, и тебе в том числе!» Любимой фразой Джеральда, которую он готов был произносить в любое время суток, была: «Настал момент выжать маленький стаканчик красного винца из левой почки». Если он быстро справлялся с этим делом, то переходил к более печальным вариантам: «Не могли бы мы где-нибудь остановиться и пропустить стаканчик?» Когда Джеки, стройная, энергичная и подтянутая, скрывалась в доме или в саду, Джеральд — «этакий бородатый Геркулес», по выражению Лоуренса — оставался в своем кресле и продолжал высказывать свои соображения о природе человека, о вселенной и о других проблемах, занимавших в тот момент его разум.
Малоизвестный древнегреческий поэт Архилох разделил людей на тех, кто похож на лису, и на тех, кто более всего напоминает ежа. Еж подчиняет свое существование вселенскому организационному принципу, а лиса поступает так, как ей заблагорассудится, не подчиняясь единому моральному принципу. Джеральд был ежом (как и Данте, например), а его брат Ларри был типичной лисой (как и Шекспир). Хьюз сразу же заметил, что братья очень похожи друг на друга. У них одинаковый темперамент, они оба любят розыгрыши и шутки, но Ларри всегда был чрезвычайно умным человеком, ничего не принимавшим на веру, а Джерри, напротив, доверял всем и всегда. Если сказать коротко, один из них был мыслителем, второй — верующим. Лоуренс не только ни во что не верил, он не верил даже в то, что что-то возможно сделать. Джеральд же не только верил во все, но и считал, что нужно что-то делать, даже если в конце концов битва будет проиграна.
Но ему приходилось платить высокую цену. «Его представление о будущем нашего мира, — писал Дэвид Хьюз, — полностью строилось на его собственных действиях, и это самым пагубным образом сказывалось на состоянии его банковского счета и лишало душевного покоя». Быть знаменитостью нелегко. Чем больше лести выслушивает человек, тем сильнее начинает он верить в то, что достоин всех этих слов. «Я шарлатан, — постоянно повторял Джеральд. — Сохранить трезвый рассудок мне помогает только постоянное самоосуждение. Да и то далеко не все считают меня психически здоровым. Я должен постоянно остерегаться лести. В случае, подобном моему, очень важно не переборщить, не перегнуть палку, суметь отделить истину от фальши. Иначе в один прекрасный момент вы начнете верить всему, что о вас говорят. Я ищу истину. Не считайте меня претенциозным. Мне нужна правда. Только этого я и ищу». В своей жизни ему удалось добиться очень немногого. По крайней мере, так считал он сам. «Мои достижения можно сравнить с попыткой срыть Эверест с помощью чайной ложки». Громадность и необъятность проблемы, которую он попытался решить, угнетала его. Сравнивая собственные достижения с достижениями пятидесятилетних Дарвина и Фабра, Джеральд впадал в уныние. «Где, черт побери, они находили на все это время? — спрашивал он. — На Джерси мне с трудом удается выкроить хотя бы полчаса, чтобы заняться чем-нибудь стоящим».
Темная сторона натуры Джеральда — его отчаяние, вспышки гнева, мизантропия, переедание, пьянство, постоянная тяга к путешествиям, стремление буквально часами жариться на солнце — уходила корнями в подсознательный страх того, что его жизнь проходит бесплодно. Он считал, что ничего не успел сделать — и не успеет в будущем. Скорость разрушения природы усилиями человека приводила его в ужас. Каждый час в его зоопарк приходили сообщения со всех концов света об эрозии почвы, об уничтожении животного и растительного мира. Миллионы случаев экологического вандализма стремительно вели наш мир к катастрофе. И Джеральд понимал это лучше других. Но даже в столь отчаянном положении у него еще сохранялась небольшая надежда. «Насколько мне известно — это единственный мир, и я в нем живу, и он живет во мне, как та утка, которую мы съели за обедом, и в нем живут все уличные хамы, и Джеки, а поголовье горных горилл уменьшается с каждым днем, в нем есть вино и мои ужасные кузены, и Ларри пишет свои нечитабельные книги, и белые ушастые фазаны успешно размножаются, и жизнь продолжается».
Даже сейчас, страдая от лишнего веса, лишившись всех иллюзий, наблюдая за тем, как рушится его брак, Джеральд Даррелл по-прежнему с почтением и глубочайшим уважением относился к жизни. Он никогда не переставал любить всех живых созданий, населяющих этот мир. Его удивляли и восхищали муравьи, осы, полет птиц, закат солнца и краски восхода. Только это казалось ему заслуживающим внимания и изучения, все же остальное скользило сквозь пальцы, словно песок. Дэвида Хьюза всегда поражало то, с каким вниманием и сосредоточенностью Джеральд изучает жизнь крохотных созданий, снующих вокруг его кресла, стоящего во дворе французской фермы. «Его поведение, — писал Хьюз, — напоминало мне ребенка, который изо всех сил старается стать взрослым. Его желание немедленно определить вид пролетевшей мимо бабочки, проследить, куда муравьи тащат зернышко, было чисто мальчишеским. В течение всей жизни он сумел сохранить эту свежесть восприятия, интерес к природе и животным. Эти качества проявились в нем буквально с рождения и не исчезли до самой смерти».
