Арман Лану - Здравствуйте, Эмиль Золя!
Дебаты в Кассационном суде начинаются 3 марта 1904 года на открытом заседании. Дю Пати обвиняет генерала Гонза, что тот использовал его для своих целей. Три новых эксперта (один из них Анри Пуанкаре) доказывают научную несостоятельность аргументов Бертильона. Причастные к делу генералы Цурлинден, Роже и Мерсье, оказавшись в безвыходном положении, выдвигают виновность Дрейфуса в качестве постулата и утверждают, что самому Дрейфусу надлежит доказать свою невиновность! Рошфор избегает прямого высказывания, Мильвуа признается, что никогда не видел документа, о котором он говорил Сюрену! Гнойник прорвался!
Три палаты принимают решение о кассации приговора военного суда в Ренне. Офицерам дю Пати, Цурлиндену и в первую очередь Мерсье публично вынесено порицание. Судья Бодуэн заявляет, что если бы не амнистия, то генерала Мерсье ожидало бы место на каторге. Именно к такой оценке ответственности этих лиц придет постепенно история полвека спустя.
В Лондоне в промежутке между двумя раздачами бесплатных обедов для бедняков Эстергази подтверждает Дрюмону:
«То, что бордеро было составлено мною, известно каждому, и еще лучше, чем кому-либо, известно тем, кто это бессовестно отрицает, будь они из Политехнической школы, Эколь нормаль или из сумасшедшего дома в Шарантоне. Но я повиновался приказу Сандгерра».
12 июля 1905 года, в полдень, председатель суда Балло-Бопре выносит окончательное решение:
«Ввиду того что при последнем рассмотрении Дела установлено, что обвинение, выдвинутое против Дрейфуса, ни на чем не основано и что после отмены приговора военного суда по-прежнему нет никаких фактов, которые можно было бы квалифицировать как преступление или проступок… Кассационный суд отменяет приговор военного суда в Ренне и заявляет, что этот приговор был ошибкой и несправедливостью…»
Дрейфус восстановлен в должности, в чине майора, а Пикар произведен в бригадные генералы. Вскоре он станет военным министром в кабинете Клемансо.
14 июля 1906 года газета «Оссерваторе романо», официальный орган Ватикана, сообщила в статье, озаглавленной «Ultima parola»[202]:
«Капитан Дрейфус полностью оправдан. Мы не только одобряем это решение, но и восхищаемся им и поздравляем друг друга. Мы осуждаем тех, кто ради своих тайных побуждений, ради своих вероломных целей подделал документы, скрыл правду, прибегнул к лжи и коварству, чтобы осуществить свои темные намерения»[203].
В марте 1903 года г-жа Золя, весьма обремененная обширным наследством, доставшимся ей от мужа, продала в отеле «Друо» ряд картин из его коллекции. Разумеется, она начала с Сезанна! За «Похищение» было заплачено 4200 франков, за «Натюрморт с ракушками» — 3000. В связи с этим Анри Рошфор писал в «Энтрансижан»:
«Что можно подумать о главе школы, который строил из себя владельца меданского замка и который способствовал распространению живописи, доведенной до абсурда?.. Мы часто говорили о том, что дрейфусары появились задолго до возникновения Дела Дрейфуса. Все больные умы, вывернутые наизнанку души, все свихнувшиеся и калеки вполне созрели для прихода Мессии Предательства. Если видеть природу такой, какой ее видел Золя и его посредственные художники, то нет ничего удивительного, что понятия патриотизма и чести являются вам в облике офицера, передающего врагу секретные планы и схемы обороны страны…»
Озлобленный старик со странным лицом, как называл его Аполлинер, помимо своей воли отдавал дань высокого уважения врагу. Связав симпатии Золя в области живописи с его творчеством и с Делом, Рошфор воссоздавал цельный человеческий облик Золя. Революция импрессионистов, революция натуралистов, революция дрейфусаров — все эти революции порождены одной и той же идеей. Золя не ошибался, когда торжественно провозгласил, что Республика будет натуралистической — или ее не будет вовсе. История выдвинула этот союз единомышленников в борьбе против рошфоров, дрюмонов, кабанелей, мейсонье, абу и прочих франсуа коппе.
Во второй раз похороны Золя состоялись в Пантеоне, в июне 1908 года, под звуки «Марсельезы», «Похоронного марша» из «Героической симфонии», «Песни выступления» и «Прелюдии» из «Мессидора». Среди присутствовавших находились президент Республики Фальер, Жорж Клемансо, ставший председателем Кабинета министров после судебного процесса над Золя, во время которого он взирал порой на писателя со своей странной монгольской улыбкой, а также все члены правительства. Гастон Думерг произнес надгробную речь, посвященную Эмилю Золя. В его выступлении «по случаю» не обнаружишь ничего, что могло бы запомниться. В присутствии г-жи Золя, Денизы и Жака Эмиль-Золя (они теперь носят имя отца) и Жанны Розеро гроб опускают в крипт. Он был установлен в третьем крипте слева, на южной стороне, где покоился прах Виктора Гюго.
Толпа, как всегда, на своем месте.
Обстоятельства требуют, чтобы еще кто-нибудь обратился к Золя. Говорит Клемансо:
— Были люди, которые давали отпор могущественнейшим королям; но очень мало было людей, которые давали отпор толпам… которые, когда требовалось сказать да, осмеливались бы гордо вскинуть голову и сказать нет.
На улице горланят молодчики из Лиги патриотов, которых науськали Баррес и Леон Доде. Журналист-националист Грегори делает два выстрела из револьвера в Дрейфуса и ранит его в руку. Подстрекательства Дрюмона, Рошфора и их друзей к убийству с опозданием приносят свои плоды.
Дрейфус умер 11 июля 1935 года, окруженный своими друзьями, сделав скромную, заурядную карьеру.
Однако Дело к тому времени еще не кануло безвозвратно в вечность. В 1939 году Даладье запретит демонстрацию фильма Дитерля о Золя, образ которого создал Поль Мюни. Этот председатель Совета министров, убежденный дрейфусар, не мог допустить, чтобы в погруженных в темноту залах прозвучали отголоски атаки Золя против Генерального штаба.
И на сей раз, как прежде, цель оправдывала средства. Золя предали его же сторонники.
Это было не ново: во время дебатов в 1908 году в Палате один левый депутат, выступавший за то, чтобы прах Золя был перенесен в Пантеон, согласился с Барресом, что Золя-писатель не заслуживает высокой оценки и что торжествующая республика радикал-социалистов собирается почтить память не столько создателя романа «Жерминаль», сколько автора письма «Я обвиняю!..». Один лишь Жорес выступил против такой оценки творчества Золя, но его довод прозвучал малоубедительно для его друзей:
