Александр Нилин - Стрельцов. Человек без локтей
Эдик сидел у телевизора в халате — любимой домашней одежде. Покорно надел свежую сорочку, пуловер, повязал галстук. Позировал не капризничая. Но фотографа что-то не устраивало, он оставался недоволен ракурсами. Стрельцову захотелось ему помочь — он вызвал меня на кухню и шепотом спросил: «Не налить ему грамм сто пятьдесят?» Дон в ужасе отказался. Эдик закурил — он тогда курил по две пачки в день, а то и больше, если, допустим, смотрел матч своих школьников (его невестка Марина, когда видит теперь по телевизору Романцева, вспоминает свекра Эдуарда Анатольевича). И Даниил Яковлевич удачно схватил момент стрельцовской улыбки, продолженной отнятой от губ сигареткой.
Я что-то не припомню рецензий на книгу, но реплики в печати на сигарету, как нечто недопустимое на обложке книги спортсмена, промелькнули. Мало того, что рассказ о жизни, по условиям издания, получился более чем адаптированным, Стрельцову и курить не полагалось…
Благодаря стрельцовской книжке и я — в первый и последний раз — испытал, что такое литературный успех. Мое участие в этой работе справедливо не афишировалось — маленьких буковок сообщения, в чьей литературной записи идет рассказ, было и не различить, но мне непрерывно звонили по телефону знакомые, малознакомые и совсем не знакомые, но решившие теперь завести со мной знакомство граждане с просьбой подарить им книжку: пятидесятитысячный тираж исчез с прилавков, по-моему, в первый же день продажи. Экземпляров восемьдесят или девяносто я раздарил — и все равно осталось немало обиженных на меня людей. В молодости — в сорок с лишним лет я считал себя по инерции молодым, как и сейчас, в шестьдесят, считаю — я был общительнее, коммуникабельнее, чем теперь. Но друзей у меня, как у Стрельцова, не было — во всяком случае, к тому времени я уже знал, что нет — приятелей с десяток набиралось, ну и десятка два-три хороших знакомых. Восьмидесяти экземпляров с лихвой должно было бы хватить. А вот не хватило…
Перед презентацией, как бы сегодня сказали, и в издательстве началась тревога, что экземпляров для дарения нет. Десять экземпляров я привез. С пачкой книг обещал приехать в «Советскую Россию» Эдик.
Организаторы презентации сомневались в ораторских возможностях Стрельцова, я большого общественного интереса не представлял — и для интеллектуального обеспечения мероприятия пригласили Андрея Петровича Старостина, который к тому же рецензировал нашу рукопись.
Однако Эдик успел приложиться к рюмке по дороге, прибыл в издательство с неаккуратно завернутым пакетом — часть экземпляров разбазарил, таксисту подарил и кому-то еще. Зато в артистичном красноречии Ираклию Андроникову почти не уступил. На долю Андрея Петровича выпала короткая реплика с места. Когда Эдуард разглагольствовал о том, что отрывать человека от футбола смертельно для этого человека, он обратился к Старостину за поддержкой: «Вот ты, Андрей Петрович, ведь умрешь, оторви тебя от футбола?» — «Я, Эдик, и так скоро умру, оставь меня в покое», — отозвался Андрей Петрович.
Редакцией поэзии в «Советской России» заведовал Феликс Чуев. Даже в партийном издательстве он считался чересчур ортодоксальным со своим неизбывным сталинизмом. Чуев преподнес Стрельцову книжку своих стихов с надписью: «Великому футболисту великой страны!» и альбомчик, куда вклеивал вырезки газетных статей, относящихся к Эдуарду. Я жалею, что не взял тогда альбомчик себе — пригодился бы для будущей работы. А то Стрельцов вряд ли довез его до дому. Подозреваю, что остались эти вырезки забытыми на подоконнике крошечного кафе-кондитерской неподалеку от ГУМа и сапожной будки, где теперь торгует шнурками и ваксой Зулейка.
Мы звали Андрея Петровича пойти с нами — отметить книжку. Но Старостин торопился в Малый театр — на семидесятилетие Евгения Весника…
Но мы и без Старостина справились — выпили две бутылки «Петровской». А на утро Эдик улетел в Адлер — на торпедовский предсезонный сбор. Он там должен был пройти практику в качестве слушателя Высшей школы тренеров.
47Поступление Стрельцова в школу тренеров никакой необходимостью вызвано не было. И сам он об этом уж точно не хлопотал. Но представилась возможность — почему бы чуточку и не разнообразить свою жизнь?
Окружающие отнеслись к затее учебы на тренера иронически-сочувственно. Хорошая стипендия никому не мешала, а что там дальше будет — посмотрим. Воронин, никогда никому на моей памяти не завидовавший, не счел нужным от меня скрывать, что затею с учебой Эдика считает зряшной, но и не говорил прямо, что лучше было отдать место слушателя ему — на тот момент Стрельцов скорее выглядел положительным героем, чем он. Незадолго до начала занятий в школе тренеров я приходил к Эдуарду в его торпедовский класс: он то ли последний урок давал, то ли бумажки какие-то подписывал, а еще его в машине люди дожидались, приглашавшие подняться наверх (стадион же в низине), в шашлычную. Куда, разумеется, и поднялись. Эдик перед уходом искал в раздевалке свою вязаную шапочку — и найти не мог. А кто-то из детских тренеров, которым никакая ВШТ не светила, сказал: «Да зачем она тебе? В шляпе будешь на занятия ходить!»
В пору ВШТ Стрельцов уже не проявлял того прилежания, которое удивляло преподавателей ВТУЗа в шестьдесят третьем-шестьдесят четвертом. Домашние задания он обычно перепоручал Раисе…
Но в своей учебной группе особенно сдружился с Юрием Севидовым, взявшимся за дело с интересом и серьезно. Севидов и сейчас, когда занялся другими делами, кажется мне прирожденным тренером. Впрочем, я и в комментаторской профессии не вижу ему равных. Мне он из наших немногочисленных аналитиков футбола представляется самым тонким. Но не поручусь — рад буду ошибиться, — что Юрий обязательно выбьется, пробьется в телезвезды. Для телевизионного муравейника он слишком уж барин. У нас таким людям ходу не дают, как правило. Надо сначала долго шестерить, юлить, а уж потом надуться, напузиться, но при этом зорко посматривать по сторонам: никто ли не вредит, не подсиживает? И менталитет шестерки остается при внешней самоуверенности и нуворишеском хамстве. Поэтому и хотел бы очень, чтобы Юрий Александрович прославился в телеаналитическом амплуа, но не слишком верю в его скорое признание.
Я не думаю, что со Стрельцовым в школе тренеров их соединяло общее несчастье. Разные они — и судьбы, при всей грустной общности, разные. На Севидове тоже, между прочим, тюремного оттиска невооруженным взглядом не заметишь. Но его ходка в чем-то и трагичнее стрельцовской. У его возвращения в футбол не было хеппи-энда. Правда, и начала такого не было, как у Эдика. И талант, прямо скажем, иного калибра. Севидова я бы не поспешил отнести к выдающимся футболистам. В былом, конечно, контексте — сегодня отнес бы не колеблясь ни секунды. Но развернуться в приметного на долгие времена игрока Юрий мог и должен был. Такая индивидуальность, такие данные, такое понимание игры не каждый день встречаешь.
