Николай Князев - Легендарный барон: неизвестные страницы гражданской войны
Не найдя их в Забайкалье, он решил уйти в Урянхай, перезимовать и по весне поискать в Енисейской области, забывая, что власть большевиков за зиму еще более окрепнет и ему с ней не справиться. Но самое удивительное — он возлагал абсолютную уверенность на то, что Урянхайская котловина даст ему возможность спокойно прозимовать. Он лично знал Урянхайский край и должен был знать, что это настоящая, совершеннейшая мышеловка, из которой он не выйдет, так как она плотно захлопывалась несколькими проходами и, конечно, большевики эти выходы крепко закрыли бы до момента, пока в дивизии не произошел бы бунт.
Критиковал ли он самого себя когда-нибудь в душе, но не знаю ни одного случая, когда бы он собрал начальников для обсуждения тех или иных вопросов. Сбор начальников для обсуждения диспозиции Дубовика перед взятием Урги не носил характера совещательного, а характер уяснения начальниками уже принятой генералом Унгерном диспозиции.
Он был уверен в том, что всадники пойдут за ним в огонь и в воду, но он в этом глубоко ошибся.
Ничьего авторитета он не признавал. Считался с одним атаманом Семеновым, но в ответственную минуту, когда Семенов приказал ему уходить из Монголии в Маньчжурию — он приказа не исполнил, тогда как для Семенова открывалась еще возможность опереться в Маньчжурии на твердую землю, для собрания сил против большевиков.
Офицерский бунт в Азиатской конной дивизии не был заранее обдуманным действием, он был стихийный и зародился одновременно в разобщенных бригадах. Все оставшиеся в живых унгерновские офицеры не раскаиваются в совершенном преступлении, а всадники одобрили действия офицеров и помогли им, признавая право борьбы за жизнь и протест против крайнего насилия над личностью и жизнью одного человека с бредовыми идеями.
У каждого, дочитавшего книгу до конца, а особенно выводы, останется тяжелое чувство, и большинство порицать будет главное действующее лицо книги — генерала Унгерна.
В действительности же такое заключение будет поспешным.
Почти все унгерновцы, даже кандидаты на тот свет, как капитан Оганезов, в своих воспоминаниях в устной или письменной форме сердечно вспоминают генерала Унгерна, а такие, как Н. Князев и К. И. Лаврентьев восторженно отыскивали оправдания и умалчивали его неразумные и жестокие действия.
Над разрешением противоречий я ломал голову много лет и пришел к таким выводам.
Люди, кои страдали от жестокости генерала Унгерна, простили ему прошлое, как герою Белой идеи, храбро принявшему смерть за свои идеи. Даже большевики отнеслись к нему с уважением — тем паче мы, его сподвижники (вольные или невольные) высоко ценили своего героя.
Прав он был или не прав в своих способах проведения Белой идеи — вопрос второстепенный, но он был ярко выраженный борец за эту идею до последнего вздоха, не терпевший компромиссов.
Высоко честный во всех отношениях, он служил везде и всегда примером выносливости, храбрости, мужества. Он ни от кого не требовал большего, чем делал сам. Один тарлык, одна смена поношенного белья, георгиевский крест — вот все его достояние. Спал и ел, где придется и что придется. Он поистине был подвижником борьбы против большевиков и все чины дивизии чутьем или сознанием осознавали это.
Одна же из главных причин теплых воспоминаний кроется в тех воинских доблестях, кои унгерновцы совершили в Монголии под водительством генерала Унгерна, кои не умрут в истории Монголии. Горсточка людей в 700–800 бойцов вошла в Монголию и, не имея тыла и средств пополнения, в холодную зимнюю пору одолела 12000 первосортных, до зубов вооруженных, хорошо снабженных китайских войск. Затем, с одной стороны, последовательными рейдами вглубь самой Гоби у Чойрына, а с другой — на путях из Кяхты в Хух-хото — окончательно добивает китайцев и освобождает монгольский народ от векового рабства у них. Каждый воин — участник этих блестящих боев и походов гордится тем, что и он был участником исторических дел.
Поход на Русь — исторический, блестящий кавалерийский рейд, когда за месяц исходили вдоль и поперек 1-й отдел Забайкальской области — страну, равную целому государству, делая в сутки по сто и больше верст, стиснутые превосходными, регулярными частями Красной армии, и не разу противник “не прищучил” и не побил унгерновцев, тогда как они били красных везде, нанося им огромный урон, и уходили безнаказанными.
Время изглаживает все тяжелое, темное и память сохраняет все светлое и героическое, чем жили и к чему стремились в борьбе за лучшее будущее свое и Родины, как они понимали. Но главное лежит в другом: одни сознательно, другие чутьем понимали, что они совершили историческое русское дело, освободив Монголию навсегда от китайского ига. Унгерновцы подарили русскому народу богатую территорию в 1500000 кв. км без затрат и осложнений с китайским народом. Советская власть не только в 1921 г., когда она дышала на ладан, не посмела бы отбирать Монголию от Китая, но и много времени позднее. В освобожденную Монголию Красная армия вошла беспрепятственно. Монголия, как спелое яблочко, подкатилась ей, разутой, раздетой и болящей России, и это яблочко подкатили унгерновцы. Они окончательно завершили миссию русского народа — стать наследниками царства великого Чингисхана в Азии[79].
Смерть в Монголии одной-другой сотни людей, даже безвинных — слишком незначительная плата за Монголию для блага Родины. Генералу барону Р. Ф. Сарыл-гун-хурэу в этом деле, естественно, принадлежит первое место. Имя его войдет не только в историю Монголии, не только в историю Белого движения, но вообще в историю великого Государства Российского.
Личность генерала Унгерна многогранна, и к нему нельзя подходить с обычной меркой. Редеющая уже масса унгерновцев чтит своего начальника. “Глас народа — глас Божий”, и суд его правый. Вместе с коренными унгерновцами склоняю голову перед памятью генерала барона Романа Федоровича Унгерн-Штернберга.
Пройдут десятилетия, а может быть и века, когда уйдут в историю деяния людей, причастных к Октябрьской революции в России, и честный, беспристрастный историк в тиши своего научного кабинета воздаст должное истинным освободителям монгольского народа от их векового врага — китайцев и проложенным путям слияния монгольского народа с русским.
Комментарии
1 По М. Г. Торновскому, это был барон Рено.
Действительный текст послания Р. Ф. Унгерна Богдо-гэгэну несколько другой (см.: Кузьмин, цит. соч., с. 182–183).
Согласно другому свидетельству (Рибо, цит. соч.), Б. П. Резухин старался копировать у своего командира и друга Р. Ф. Унгерна палочную дисциплину, что стало причиной недовольства оренбургских казаков.
