Теодор Гладков - Артур Артузов
Артузов пишет наркому очередное письмо, в котором берет Бенедиктова и Тылиса под свою защиту как честных советских людей.
Потом он узнает, что его сестру Веру вдруг посетила давняя агентесса ОГПУ, дочь бывшего главы департамента полиции Лопухина (!) Варвара Алексеевна. Об этой старой провокаторше было известно, что она – единственная осведомительница, которую за всю жизнь завербовал лично Ягода. Сия дама (по мужу Чичкина) долго и упорно пыталась задавать Вере Христиановне довольно–таки странные вопросы.
Затем был подобного рода «подход» к двоюродному брату Артузова, Игорю Кедрову, сотруднику ОГПУ с 1925 года.
«Чем не нравы старого Жозефа Фуше!» – гневно пишет Артузов, должно быть, понимая, что кольцо вокруг него сужается. А может быть, и не понимает или же надеется («надежда умирает последней»), что «пронесет».
Подтверждение тому – последнее письмо Ежову, датированное 20 апреля 1937 года. Артузову стало известно, что кадровики намерены послать Отто Штейнбрюка… помощником начальника лагеря в Казахстан. Артур Христианович высказывает наркому свое мнение (словно тот его об этом спрашивает): Штейнбрюк – хороший иностранный товарищ, восемнадцать лет проведший на немецкой работе. Чем посылать его в Казахстан, лучше уж использовать на научной работе, как его, Артузова.
…Заниматься научной работой Артуру Христиановичу оставалось ровно три недели. Штейнбрюк к таковой вообще не приступал…
ЗАКЛЮЧЕННЫЙ НОМЕР 10
И по сей день, когда частично открыты ранее строго засекреченные документы, в деле Артузова остается много загадок, неясностей, так называемых белых пятен, хотя правильнее было бы их назвать черными. Для автора данной книги главная загадка – кто был инициатором ареста Арту–зова. Подписи на ордере не означают ровным счетом ничего – это всего лишь документальное оформление уже принятого ранее решения. Ордера на арест крупных работников или известных людей подписывали, как правило, кто–либо из заместителей наркома НКВД и начальник 2–го (Оперативного) отдела ГУГБ НКВД. Бывали исключения: ордер на арест Ягоды подписал новый нарком Ежов, а сам арест произвел не сотрудник Оперода, а замнаркома Фриновский. Но это действительно случай особый.
Еще за месяц–полтора до ареста Артузова нарком Ежов, как уже известно читателю, на двух адресованных ему письмах Артура Христиановича наложил вполне деловые резолюции, по которым можно судить о спокойном тогда его отношении к корреспонденту.
Назначение корпусного комиссара на должность, которую с успехом мог бы занять старший лейтенант или капитан госбезопасности, тоже еще ни о чем не говорит. Сам Артузов это назначение считал мягким наказанием за допущенные «огрехи» (которых, как мы знаем, на самом деле не было).
Наконец, у наркома могло быть и такое соображение: историю ВЧК—ОГПУ—ГУГБ к юбилею должен написать человек, хорошо эту историю знающий. Артузов подходил идеально. А там, глядишь, после юбилея можно будет подобрать ему должность, соответствующую и званию, и опыту.
По мнению автора, решающую роль в судьбе Артузова сыграл (во всяком случае, в пределах Лубянки, а не ЦК и Кремля), настоял на его аресте Михаил Фриновский, ставший 15 апреля первым заместителем наркома и начальником ГУГБ, заняв эти должности вместо Якова Агранова{130}. Санкционировал ли арест Артузова Сталин – неизвестно. Возможно, что нет – формально нынешняя должность Артура Христиановича не числилась в номенклатуре Секретариата ЦК. Но в равной степени возможно, что да. В пользу этой версии говорит такое соображение: уже полным ходом, хотя и с соблюдением строгой секретности, раскручивалось «дело» Маршала Советского Союза Тухачевского, других видных военачальников: командарма первого ранга Ионы Якира, командарма первого ранга Иеронима Уборевича, командарма второго ранга Августа Корка, комкора Роберта Эйдема–на, комкора Бориса Фельдмана, комкора Виталия Примакова и комкора Витовта Путны.
Наверняка Сталин, Ворошилов, Ежов уже просматривали списки высшего начальствующего и политического состава РККА, а также НКВД для определения врагов «первой», «второй», «третьей» категории очередности. Корпусных комиссаров тогда было не так уж много, фамилия Артузова по алфавиту шла третьей или четвертой{131}.
Словом, остается загадкой, что произошло в конце апреля – начале мая 1937 года, почему так резко изменилось в верхах отношение к Артузову. С ходу пристегивать его к «яго–динской банде» было не очень разумно – в НКВД все знали о неприязненных отношениях между бывшим наркомом и бывшим начальником ИНО. Знал это и Ежов. К тому же, будучи заместителем начальника Разведупра РККА, Артузов, конечно, поддерживал деловые контакты со своим преемником по ИНО Слуцким, но с Ягодой больше не встречался.
При аресте Артузова присутствовал «свидетель» (ниже автор объяснит, почему взял это слово в кавычки) – оперуполномоченный того же 8–го (Учетно–регистрационного) отдела, лейтенант госбезопасности Леонид Баштаков, впоследствии возглавивший этот отдел, называвшийся тогда уже 1–м Спецотделом НКВД СССР.
Вот что показал генерал–майор в отставке (с 1947 года) Леонид Фокиевич Баштаков 20 апреля 1955 года, будучи приглашенным в КГБ при Совете Министров СССР:
«Артузова я лично знал с 1932 по 1937 год, то есть по день его ареста, по совместной работе в органах ОГПУ—НКВД. В первой половине 1937 года я работал в подчинении у Артузова на протяжении полутора–двух месяцев.
…Артузов – человек большой культуры, с большим опытом оперативной работы, к подчиненным был внимателен, отзывчив. Знаю его по работе в школе органов, там он как лектор пользовался большим авторитетом и уважением{132}. Арест Артузова для меня был полной неожиданностью. Произошло это таким образом. В день ареста Артузова я работал в кабинете Артузова, так как он был на партийном активе в клубе НКВД. Часов в 12 ночи Артузов возвратился с актива в возбужденном состоянии. На мой вопрос, что случилось, Артузов, волнуясь, беспрестанно ходя по комнате, стал ругать Фриновского и говорил примерно следующее: «Этот выскочка, недоучка{133} ни за что оскорбил меня на активе, назвав меня шпионом. Мне даже не дали возможности отпарировать его выступление».
Спустя 20—30 минут работники Оперода{134} арестовали Артузова. В моем присутствии производилась опись документов в кабинете Артузова. Что это были за документы, я сказать не могу, так как не читал их. Не знаю и судьбы дальнейшей этих документов».
В этом немногословном показании сплелись воедино и правда, и ложь, и недомолвки, и лукавство. Словом, снова типичная амальгама.
