Генрих Хаапе - Оскал смерти. 1941 год на Восточном фронте
Когда мы вернулись в дом, Нина была уже полностью одета и представила нам первую девушку:
— Это моя подруга Ольга. Поскольку она уже перенесла легкую форму обычного тифа, Ольга помогает мне ухаживать за больными сыпным тифом.
— Это хорошо, — сказал я. — Лишняя помощь нам никогда не помешает, особенно от тех, кто уже имеет естественный иммунитет. Когда мы приехали, Ольга тут что-то пела. Попросите ее спеть что-нибудь еще, Нина. Господину гауптману было бы очень интересно услышать еще какие-нибудь русские. Не правда ли, Эдгар?
— Это было бы прекрасно! Как раз заодно и согреемся.
Упрашивать петь Ольгу не пришлось. Первоначальное смущение у нее уже прошло, и она с видимым удовольствием принялась, одну за одной, исполнять песни, пронизанные тоской по родине и страданиями неразделенной любви. Русские вообще очень любят музыку, и мы с Ноаком подпали под сильное обаяние и самих песен, и их исполнительницы. Когда Ольга решила, что пора сделать перерыв, Нина как раз внесла растопленный самовар. И я и Ноак очень пожалели тогда, что не догадались захватить с собой немного рома и рождественских пирожных — можно было бы устроить чудесную вечеринку.
* * *«Вынужден доложить, что Нина Варварова серьезно больна. Очень высокая температура», — прочитал я. Записка была подписана уже известным нам тыловым фельдфебелем медицинской службы и передана мне одним из людей с полевой кухни.
Как только я закончил с выполнением своих обязанностей на батальонном перевязочном пункте, я немедленно отправился посмотреть, что там случилось с Ниной. Когда я приехал, Нина спала, но очень беспокойно, а у ее кровати сидела Ольга. Симптомы слишком однозначно указывали на сыпной тиф. Она металась во сне по кровати, лицо было налито кровью, а с разгоряченного лба катил крупный обильный пот. Я приложил ко лбу мокрое холодное полотенце, и ее напряженное тело немного расслабилось. Через несколько минут Нина открыла глаза, сфокусировала на мне взгляд и слабо улыбнулась.
— Думаю, у меня сыпной тиф, герр доктор, — едва различимо прошептала она.
— Возможно. Я в этом пока не уверен, — ответил я, нагнувшись к ней.
Она снова улыбнулась.
— Я не боюсь, доктор. Вы сможете вылечить меня — так же, как уже вылечили некоторых других.
Ее глаза смотрели на меня с полной, безграничной верой в то, что я могу ее спасти.
Я велел Ольге неотлучно находиться при Нине, ни под каким предлогом не оставлять ее одну ни на минуту, а фельдфебелю приказал назначить вместо Нины других гражданских для ухода за больными сыпными тифом. Я пытался приободрить себя тем, что, как показала практика в этой части России, русские проявляют гораздо большую сопротивляемость к этой страшной болезни, чем немцы. Но при этом я не мог все же не понимать, что вначале Нине предстоит выдержать страшную битву со Смертью.
Через два дня мой диагноз полностью подтвердился. Нинино тело — особенно живот и плечи — покрылось характерными красными пятнами. По мере прогрессирования эти пятна стали появляться также на руках, ногах, ладонях и стопах ног. Ее селезенка сильно увеличилась в размерах, значительно повысилось кровяное давление. Ольга ухаживала за ней со всей самоотверженностью, на какую только была способна.
Еще один больной сыпным тифом в этой же деревне был уже при смерти, но в разговорах с Ниной я старался выкинуть это из головы и твердо заверял ее в том, что буду бороться за ее жизнь всеми доступными мне средствами — лишь бы только помочь ей самой справиться с болезнью. Я чувствовал, что обязан этой девушке, смиренно и безропотно лежавшей теперь передо мной, не меньше чем вдвойне: ведь она не только была моей верной помощницей, но и, вне всякого сомнения, заразилась, ухаживая за другими больными сыпным тифом. Я привез с собой несколько чистых шерстяных одеял на замену старым, которые забрал для особой термической и химической обработки от вшей. Я сам дал ей две таблетки «Пирамидона» и таблетку сильного успокаивающего, а остальные необходимые медикаменты, с подробными предписаниями по применению, вручил Ольге, добавив к этому еще и средство для усиления кровообращения. Когда я выходил из комнаты, Нина провожала меня лишь глазами: произнести вслух: «До свидания, герр доктор» — у нее уже просто не было сил.
* * *Позвонил по телефону Руди Беккер: штаб полка требовал от нас провести детальную инвентаризацию всего имущества, боеприпасов, гужевого скота и запасов продовольствия, которыми в настоящий момент располагал наш батальон. Подобное распоряжение могло указывать лишь на приближение каких-то перемен, и Ноак прямо спросил у Беккера, в чем тут дело. Означает ли это наш отвод во Францию? Или, может быть, приписание к другому полку? Или отступление? Или наступление? Выяснилось, что ни первое, ни второе, ни третье, ни — тем более — четвертое, но причина тем не менее была все-таки приятной. Судя по всему, старик Беккер оказался прав. Наступательный потенциал русских в конце концов все же иссяк; враг был обессилен не меньше нашего, и германский Генерапьный штаб уверился в том, что этой зимой русские уже не причинят нам никаких серьезных неприятностей. Теперь мы могли спокойно сидеть на наших позициях и проводить обстоятельную инвентаризацию.
Я вдруг избавился от оказавшегося неожиданно огромным внутреннего страха, не проявлявшегося ранее, и война предстала мне в другом, не столь зловещем аспекте. Каждый солдат инстинктивно чувствовал, что, когда зима закончится, у нас будет несравненно больше шансов противостоять красным. Я подошел к окну и выглянул наружу. Повсюду пока лежал снег, ставший для нас за эти несколько ужасных месяцев символом смерти. Еще минуту назад я воспринимал его как зловещий белый саван, который будет покрывать землю до скончания века; теперь же я осознал, что это все же преходящее явление. За несколько следующих недель он уступит место весенним ветрам, а солнце с каждым днем будет припекать все сильнее и сильнее. Кошмар зимней войны закончится, и из этого мира вечной мерзлоты возникнет новая жизнь и новая надежда на лучшее. Я стал буквально физически ощущать, как исчезают мои проблемы с сердцем — и аритмия, и шумы экстрасистол. Теперь я твердо знал, что снова увижу свой родной дом и Марту.
Когда я отправился на следующий день с объездом тыловых деревень, мой первый визит был, конечно же, к Нине. Болезнь достигла критической стадии, и организм Нины отчаянно боролся за жизнь. Маленькая Ольга неотлучно сидела рядом с ней и прикладывала холодные компрессы ко лбу. Я привез им основательный запас мяса и других продуктов, а также немного кофейных зерен для стимуляции Нининого кровообращения. Ее пульс все еще молотил с частотой 120 ударов в минуту, а высокая температура усиленно гнала кровь по разогретым сосудам. Взгляд был затуманенным, а мышление спутанным и все чаще переходящим в бред; страшный тифозный яд уже вовсю свирепствовал в ее теле. И все же она была еще совсем не похожа на того Тульпина, каким мы увидели его в тифозном изоляторе Ржева. На ее стороне была завидная сопротивляемость молодого и отменно здорового организма, и это наполняло меня надеждой на то, что она все-таки выдержит.
