Ульрика Кесслер - Ричард I Львиное Сердце
Вернемся к последним годам жизни Ричарда. В январе 1199 года Филиппу при посредничестве церкви удалось склонить его принять пятилетнее перемирие, он снова хотел связать Ричарда брачным союзом между своим сыном Людовиком и племянницей Плангагенета. Правда, Ричард, умирая, не согласился с этим условием, и если этот брак и состоялся при Иоанне, то из этого еще не следует делать вывод, что он его также одобрял, так как с обеих сторон отсутствовало главное условие, необходимое для заключения брачного альянса, а именно: желание достичь примирения. Готовность Филиппа заключить мир объясняется исключительно стремлением стабилизировать свое тогдашнее положение. Уже в 1197 году к Ричарду вернулись те нормандские пограничные бароны, которые покинули его, пока он был в плену, приспосабливаясь к сложившимся условиям: владельцы Гурнэ, Мелана и Кэо. Настораживало то, что в 1198 году собственные вассалы Филиппа, графы Булонский, Сент-Польский, Першский и Блуаский, перешли на сторону Ричарда.
Естественно, в этой ситуации, готовясь к ответному удару, Филипп со своей стороны высматривал союзников в землях Ричарда и нашел одного в лице виконта Эмара Лиможского. Так как его восстание против дома Анжу восходит к 70-м годам, когда Генрих II нанес ему ущерб, лишив его супругу наследства, то мы можем к конфликтным ситуациям, связанным с Аквитанией и Филиппом, причислить еще одну, созданную отцом Ричарда. Впрочем, речь шла, в отличие от предыдущего, об изолированном восстании, а не о всеобщем переходе на сторону Филиппа, и сводный брат Эмара, граф Ангулемский, заключает прочный союз с Филиппом, как мы узнаем, также только после смерти Ричарда.
Ряд источников утверждает, что король отправился к замку Шалю-Шаброль в Лимузене, потому что виконт прятал там и не отдавал своему ленному господину клад, несмотря на его требование. Но теперь документально подтвержден его союз с Филиппом, и это вполне достаточная причина для военного присутствия там Ричарда, так что долгое время распространяемой истории о сокровищах, даже если она, должно быть, и возникла не на пустом месте, не следует придавать особого значения. Ричард решил взять все замки и города Эмара, и одновременно с осадой расположенного около 30 километров южнее от Лиможа Шалю-Шаброль военные действия велись и у других замков и городов. Вся окрестность стала районом военных действий. Так как с Филиппом в то время было заключено перемирие, Ричард мог сконцентрировать все свои силы для подавления восстания виконта. Ожидалось, что очень скоро он продемонстрирует тому, чего стоит союз с французским королем в случае войны. Во всяком случае, он не допустил бы открытия виконтом и аквитанскими повстанцами нового фронта на юге.
Смерть Ричарда описывается многими источниками, и среди них есть такие, которые позволяют до мельчайших деталей проследить обстоятельства, приведшие к ней. Точные причины смерти средневековых государей крайне редко известны достоверно, и возможность в данном случае выделить некоторые факторы, вероятно, является почти уникальной. Гийом Бретонский пытается объяснить эту смерть появлением Парок и их решением перерезать нить жизни Ричарда. Однако имеются все основания считать судьбу Ричарда независимой от воли этих старых дев. Кажущаяся случайность является завершением логической последовательности, возникшей благодаря его характеру, причем неизвестной в ней оставалась только дата, — все это могло произойти намного раньше, но также и позже. Смерть эту нужно считать полностью соответствующей предшествующей жизни. Среди источников можно выделить в данном случае два основных: один — короткое сообщение Бернарда Итьера, образованного и стремящегося к точности бенедиктинца из монастыря Сан-Мартьяль в Лиможе, из-за близости его автора к месту событий; другой — подробное описание цистерцианца Радульфа Коггесхэйла так как можно предположить, что его информатором был постоянно находившийся при Ричарде Альмосеньор Мило, аббат цистерцианского монастыря Ле Пан под Пуатье, участвовавший в походе и бывший очевидцем всех событий.
Согласно Бернару Итьеру, во время осады Шалю в замке находилось около 40 мужчин и женщин, в том числе двое названных по имени рыцарей. Радульф Коггесхэйл упоминает о том, что маленький гарнизон напрасно ожидал помощи от своего господина и не мог поверить, что сам король участвует в осаде. И было бы неудивительно, если бы никто из осажденных не мог понять, как их небольшой замок мог привлечь внимание короля. После трехдневных беспрерывных атак состояние башен замка из-за подкопов и обстрелов камнями было безнадежным, в то время как осажденные не имели возможности обороняться, потому что королевские арбалетчики отгоняли от бойниц каждого — или почти каждого, как впоследствии выяснится. Здесь нужно вспомнить об одной подробности, сообщаемой нам хотя и не главными источниками, Гервасием и Эраклом-«Эрнуль», а только Говденом — который для этого периода времени таковым не был, — но, несмотря на это, кажущейся правдоподобной: имеется в виду предложение о сдаче крепости, которое было отклонено, из чего Гервасий делает правильный вывод, что король забыл, как опасен тот, кто доведен до отчаяния. Согласно Говдену, осажденные предложили сдачу на условиях «salvis vita et membris et armis», следовательно, требуя сохранить жизнь, свободу и оружие. В ответ Ричард поклялся взять замок силой, а гарнизон повесить, что потом и случилось, пощадили только совершившего покушение. Эракл-«Эрнуль» сообщают об угрозе виселицы, если осажденные не сдадут замок, Гервасий утверждает, что они якобы выпрашивали «misericordiam»[187] и «vita»[188]. Хотя названные источники, частично из-за фактических подробностей, таких как история о кладе (Говден, Эракл-«Эрнуль»), или очевидно неправильного имени совершившего покушение (Говден), частично из-за подчеркивания неблагочестивости Ричарда, указывают на французскую версию смерти Ричарда, но из-за молчания других источников об этом обстоятельстве не следует делать вывод о предвзятой выдумке французов, либо о сознательном сокрытии доброжелательными хронистами позорного пятна. К тому же для непредубежденных современников поведение Ричарда было, пожалуй, само собой разумеющимся. Мы же, вообще, воспринимаем это обстоятельство как решающее только благодаря морализирующей, литературно-дидактической тенденции, созвучной с Philippidos. При сравнении этого события с аналогичными становится очевидным, что даже само желание сохранить жизнь уже было слишком большим условием.
Хорошим примером для сравнения является подробно описанное Говденом взятие в 1194 году Тикхилла и Ноттингема, последних центров сопротивления Иоанна. Оба раза мы читаем о посылке делегатов, которые сначала убедились в присутствии короля и двух высших духовных лиц, выступавших в роли посредников. Под Тикхиллом это был епископ Дарнхемский, Гуго дю Пуисэ, который смог склонить гарнизон к безоговорочной сдаче, как будто поручившись капитулянтам за то, что в этом случае им будет гарантирована «vita et membra». Он, вероятно, до некоторой степени знал Ричарда. В Ноттингеме, где дело дошло до боя и виселиц, убедить гарнизон в преимуществе капитуляции «in misericordiam»[189] смог Хьюберт Уолтер. Автор «Histoire de Guillaume le Marechal», сообщая об этих событиях и комментируя последовавшую в конце концов безоговорочную сдачу, замечает, что осажденные поступили благоразумно, так как благодаря этому значительно смягчили свою участь. Затем он хвалит Ричарда за снисходительность, и хотя он, что касается кротости, видит его из-за расстояния во времени, вероятно, слишком преображенным, соответствует действительности то, что над сторонниками Иоанна не устраивался кровавый суд, и их, как правило, отпускали после уплаты денежного штрафа. У нас есть и другой подходящий пример, на этот раз подробно описанный Амбруазом, который, в сущности, подтверждается Радульфом Коггесхэйлом, а также арабской стороной. Речь идет о взятии ад-Дарума в мае 1192 года. Мы узнаем от Амбруаза, как Ричард во время осады отклонил предложение о сдаче на определенных условиях — он не был также сторонником этого и под Аккой, что привело к штурму и смерти многих мусульман. Однако части осажденных удалось укрыться в башне, и когда их положение стало безнадежным, они сдались, не выдвигая никаких условий. Не было никакой резни, они были взяты в плен Следовательно, условием для пощады была безоговорочная капитуляция «in misericordiam», во всяком случае, в ситуациях, когда падение крепости было неизбежным. В падении же маленького замка Шалю никто не сомневался. Кроме того, речь шла о мятежниках. Желание вести переговоры — было самой большой ошибкой, которую мог допустить гарнизон в этой ситуации, и едва ли, предлагая сдачу непригодной для обороны крепости, можно было купить королевскую милость. Впрочем, Ричард, как сообщают Коггесхэйл, Гервасий и Говден, — милость не предсказуема — подарил жизнь именно стрелку, смертельно ранившему его. Итак, то, что преподносится нам как особая жестокость, при более близком рассмотрении становится нормой. При этом особый барьер для нашего понимания представляет существовавшая в то время «круговая порука»: наказывались, по крайней мере лишались жизни, не восставшие феодалы, а их вассалы и крестьяне. Для иерархически мыслящего жителя средневековья было, очевидно, также и с точки зрения теории оправданным — к тому же еще и во время войны, — что желая наказать господ, наказывали слуг, и даже церковь, как подтверждает практика наложения интердиктов, следовала этим правилам. Только тогда государя считали жестоким, когда он при подавлении восстания посягал на жизнь дворянина. Те несколько человек, удерживавшие по приказу своего господина замок Шалю-Шаброль, знали, что вследствие обычной для их культурного круга «представительской системы» при немилости короля они будут повешены.
