Олег Иконников - Большая Медведица
О.: Горит что ли?
Г.: Но, забухал, скотина. Мы его в Северный на хату одну темную устроили, пусть думает, бухает, лишь бы в городе в таком виде не шароебился.
О.: Он пацан-то вроде путний. Не давайте ему гореть.
Г.: Как запретишь-то, Олега. Он — алкаш, понимаешь.
Переключение кассеты. Пауза.
О.: Они мне предъявляют заключение судмедэкспертизы и там черным по белому написано, что кровь, которую менты на «Акации» нашли и в брошенном микроавтобусе якобы принадлежит мне. Я им говорю — вот смотрите, мужики, видите, написано: не исключено, а это значит сомнение, правильно? А любое сомнение толкуется только в пользу обвиняемого. А то, что из гостиницы вынесли человека в маске, это ведь ерунда. Вы даже не знаете ведь, мужчина это был или женщина. Ну, а так-то менты до хуя конечно знают.
Г.: До хуя, пашет на них кто-то, а может и не пашет, а так сболтнул кто чего.
О.: Хм, знаешь, Гриха, меня недавно вот сюда в Управление с пятерки прямо привозили.
Г.: Зачем?
О.: Беспалого помнишь?
Г.: Вашего, первомайского?
О.: Но, его. Мне легавые говорят…
Г.: Кто конкретно?
О.: Кладников с Вьяловым. Встретиться с тобой, мол, хочет Беспалый. Я отказываюсь, они говорят: «Все равно повезем». Короче, вхожу в кабинет — сидит Женька. «Здорово” — говорит. Я поздоровался. Он ментам говорит: «Выйдите». Те вышли. Беспалый мне тогда шепчет: «Они все знают, давай грузиться». Я чуть со стула не ебанулся: «Ты что, — говорю, — охуел?».
Г.: В натуре? Вот капуста, блядь.
О.: Гриха, ты видимо на тюрьму скоро. У меня там братан в 158 хате, по-моему.
Г.: Кто, Эдька?
О.: Но. Ты присмотри там за ним.
Г.: Добренько.
О.: И скажи, что меня походу в Иркутск тянут.
Г.: Договорились. Ну, ты, Олега, не клюй на ментовские прокладки.
О.: Нормально все, Гриха, не понтуйся. Мне Кладников говорит: «Поехали в лес, я охрану выставлю, и ты палкой на снегу напиши фамилию, кто главный в этой каше».
Г.: А ты?
О.: (неразборчиво), смеются.
Приложение номер четыре. Текст речевой информации с кассеты номер сорок семь тип МК-60-2.
Г.: А так-то воровская касса у меня лежит, и отвечаю за нее только я. Культурный тоже в курсе, ну и Торопыга, конечно. Больше никто не знает о кассе, ну их всех на хуй. Одному скажи, другой пронюхает, третий, а потом и вся Чита узнает…
О.: А потом и менты.
Г.: Сначала, конечно, Культурному филки несут. Ты ведь тоже ему на воров нес.
О.: Ему.
Г.: Ну вот, а он их уже мне отдавал. А у меня телка знакомая в банке работает. Она мне их сразу обменивает на крупные купюры. Дело прошлое, говорят, что с первого апреля деньги обменивать будут.
О.: У тебя эти деньги не пропадут. Может, Культурному отдашь?
Г.: Да ты что, Пал Палыч боится их.
О.: Я ему тоже говорю: «Езжайте вы на любую базу в городе и крепите ее сходу. Кого бояться-то, город под тобой». А с читинских баз я прикидываю, сколько можно срубить, это не наши базы, не первомайские. Колбась да колбась.
Г.: Да он боится криминала, это одно, а во-вторых, у него мозгов мне на хуй не хватит помазать. Он удовлетворился, по-моему, тем, что уже имеет.
О.: Блядь, старый он уже…
Г.: И уйти боится.
О.: Но и не уходит. Вам бы его подрезать, блядь, так хули вам этот крест тащить неблагодарный.
Г.: Так в этом все и дело.
О.: Я теперь понимаю эту хуйню.
Г.: Фактически, Олег, ты сам убедился, что все в Чите решает не Культурный, а я.
О.: Конечно.
Г.: А такой, как он, нам нужен. Без него тоже нельзя. Пускай крутится, ебатень, ширма сраная. На хуй он нам нужен.
О.: Я понял, без него нужно все делать.
Г.: Все правильно, его даже не надо в курс дела ставить. Даже такой случай, блядь. Я его спрашиваю: «Паха, сколько у нас на общаке денег?» — «Девятьсот тысяч». Я говорю: «А что ты держишь-то их, на хуй? Тратить нужно, давай возьмем чая, курева и по лагерям разгоним». Ладно, воровские филки мы не имеем права трогать, а эти-то хули держать.
О.: Правильно. Он что и эти тратить боится?
Г.: Боится, представляешь. Такой мелочи и боится. А если и купит что, то сидит в «Лотосе» и меня ждет с Торопыгой. Ведет нас в кладовую и показывает, что и сколько взял. Я ему говорю: «Паха, на хуй ты нам все это кажешь, мы и так тебе верим. Отчет какой-то, в рот ее ебать».
Пауза 161.
О.: Мы ночью перед штурмом с пацанами вату катали, они базарят: «Олега, блядь, в пекло лезем. Вдруг утром на «Акации» засада будет, перешмаляют нас всех, на хуй».
Г.: Не, Олега. Про это узкий круг знал.
О.: Ни хуя себе, узкий. На стрелке народу было, словно вшей.
Смеются.
Г.: Удачно все, в общем-то, обошлось, а вот первый раз, до вас еще. Мы туда хотели нырнуть, а нам говорят, что там уже легавых тьма. Мы пушки тырим и кто куда ховаться.
Громкий смех. Пауза.
О.: Я залетаю туда первый, бабка увидела меня и сразу бац на пол. Я сразу выворачиваю на лестницу, тут коридор, а там баба с кружкой на кухню видимо шлепает. Меня устригла, кружку бросила и ходу. Смотрю, пацаны мои к телефону рвут, ништяк, думаю, и как договаривались, наверх дунул. Влетел, жду. Сэва сзади, молодец, спину мне кроет. На номерах ручек нет, прикидываешь. Я царапнулся в угловой, где по плану их пехота живет: «Отворяй, — кричу, — чай принес». Там тихо, блядь. Ждать больше нельзя, ну я туда и шуранул одну короткую. Перешел через один, отработал и представляешь, с углового, который я первым отработал, блядь — стреляют. Я туда, думаю, блядь пацанов моих угробит, и сходу туда весь рожок всадил.
Г.: И сам перевернулся.
О.: Но.
Г.: У Сэвы ведь тоже пуля в ноге. Мы хотели его в больницу утартать, да хирурга нашего не было как раз, Прохора, а к кому попало ведь не повезешь. А твоя пуля где?
О.: Я помню, он меня побрил и по черепу, сука, вот так, скрежет страшный, а он хохочет, змей: «Какой у человека череп крепкий», — говорит. Она мне видишь куда въебала, а вот тут вылетела, сука.
Г.: В рубашке родился.
О.: Наверное. Человек если умирает вот так, как я перевернулся, то хуйня совсем, чпок и темнота, заебись.
Затаивший дыхание зал слушал. Бледно выглядел Ловец. В третьей клетке не шушукались, с интересом, удивлением и злом косились на Гриху.
— Объявляется перерыв до завтрам, до десяти часов утра.
Сегодня в «воронке» топили «буржуйку» и было теплее, чем обычно. Нудно постанывая, откатили в сторону тюремные ворота и завыли сирены. Конвой пошел.
***— Валера!
Черный был на стреме, и круто развернувшись на голос, чуть было не выхватил из кармана короткого кожаного плаща «ПМ». Это была Лялька, интуристовская шлюха и именно тут, вот в этом самом месте, Грознов его и арестовал почти в ее присутствии.
— Привет, — облегченно дыхнул он и вместо шабера, вынул из кармана пачку сигарет, — ты что здесь делаешь?
