Эрнст Юнгер - Семьдесят минуло: дневники. 1965–1970
В городе тоже могли бы поднять флаги, выставить боевые знаки. Они выражали бы волю к сопротивлению. Это — сравнение в пределах мира символов. Мы могли бы сделать отсюда те или иные выводы или оставить совершенно без внимания.
Внутренний запас нам следует представлять себе не только безмерным, но и неисчерпаемым. Любое разворачивание силы оттуда является только знаком, а не отдачей. Энтропия, как вся термодинамика, остается снаружи, она не имеет ничего общего с Внутренней теплотой.
Внутренняя теплота: творение без нее немыслимо. Любое осуществление, любое образование предполагает сопротивление. Это справедливо как для жемчужины, так и для алмаза, как для оплодотворения клетки, так и для замысла стихотворения. Триумфы, отличительные признаки абсолютного, остаются на трассе, ведущей сквозь время. Время формируется и тает, как снежинка на ладони, пульсирует вокруг покоящегося полюса. Абсолютное лишено иерархии.
Боль — это пошлина от первого до последнего вздоха. Строгий отец, суровая школа, голод, нужда, а также отчаяние в ночи. Все это вызывает Внутреннюю теплоту из неисчерпаемого.
Гуманитарное образование, оружие, произведения искусства. Это началось в ледниковый период. Виноград лучше всего там, где он прочувствовал мороз. Страдание вызванное переходом через границу, плодотворно. Хермес: «Я издали узрел Твой трон, Господи…»[949].
Христиане всегда знали это. Смерть термодинамической теплоты не может испугать их; для них она свидетельствует о бренности мира. Внутренняя теплота остается неприкосновенной. Отсюда неслыханное мужество во времена, когда они были великими, вплоть до пуритан, гугенотов и пиетистов. При этом они боязливы; и это их укрепляет.
Кеплер. Одна из первых «тюбингенских голов». Тюбинген: один из наших малых городов, из которых приводился в движение мир. Излучения к Грацу, Вене и Праге, необычайные ночи с Тихо Браге и Рудольфом II, встреча с Валленштейном, который, вероятно, доверял ему больше, чем Сени[950]. Придворный астролог и придворный астроном. Как атеист был оклеветан, его мать обвинили в колдовстве. Могила его неизвестна; имя же продолжает жить в небесных законах.
Кристаллические пассажи, как у Паскаля и Лейбница; меры и числа остаются в передней.
ВИЛЬФЛИНГЕН, 20 ЯНВАРЯ 1969 ГОДА
Сообщение о погоде:
.. только дятел стучит
с кроваво-красными перьями в белом снегу.
Из занесенного снегом домика в Прамау привет Ваша Маргрет Бильгер[951]». Я с удовольствием это услышал.
ВИЛЬФЛИНГЕН, 23 ЯНВАРЯ 1969 ГОДА
Руберту Зимерлингу: «Ваше извещение о додекаэдрическом вирусе полиомиелита застало меня за размышлением о проходе Spirochaeta pallida[952] по человеческому телу и ее обустройстве в различных помещениях этого дворца, которые она заново оклеивает обоями, обставляет мебелью или даже совершенно изменяет. Она проявляется не как додекаэдр, а как крохотная змейка.
Проход этот нынче, похоже, заканчивается, странствование, закравшееся во многие судьбы и мозги, от Ульриха фон Гуттена до Мопассана. Сифилис, как много раньше проказа, утратил свою ужасность; скоро уже едва будут понимать, почему это так волновало.
Почему крыса не может быть священной — это ведь тоже змея, храм которой на Пенанге я посетил три года назад[953]. Наверно, человек узнает в крысе такие свойства, которые уж слишком похожи на его собственные».
ВИЛЬФЛИНГЕН, 27 ЯНВАРЯ 1969 ГОДА
Закончил: Юнг-Штиллинг[954], «Биография», которую вновь переиздали. У нее небольшая, но верная читательская аудитория.
Мать очень ценила эту книгу, как и вообще сочинения образованных врачей, которые составляли изрядную часть ее чтения: Карус, Хуфеланд, Шлейх.
У Штиллинга искусство исцеления соприкасается с христианским существованием. В удаче курса лечения видится приток божественной милости. Трудно, кажется, при такой убежденности обойти скалу детерминизма — это
Штиллингу удается в том отношении, что предпосылку милости он распознает в «стремящемся усилии», прежде всего в молитве. Если бы мир был полностью детерминированным, то войны, эпидемии, убийства должны были бы содержаться в божественном плане. Однако все это пришло в мир лишь после падения, после похищения познания.
Первородный грех для христиан всегда был крепким орешком. Лучше справились с этим буддисты, согласно учению которых несовершенство может преодолеваться продолжительным усилием, — и незамысловатый Дарвин, который видит в дефектах неизбежную теневую сторону отбора. При этом моральный принцип, доминирующий у буддистов, здесь почти полностью отступает на задний план. Очевидно, два абсолютно разных представления о совершенстве.
Некоторым мешало уже то, что Штиллинг слишком крепко хватался за фалды Господа Бога. Непосредственная помощь предполагается им даже там, где достаточно simple ratio[955] и здорового образа действий. Это справедливо также для его «Теории духовного известия»: духи и привидения подступают слишком близко. Взгляды, несмотря на это, трансцендентные.
Нужно заметить, что Штиллинг работает интенсивно. Он ведет себя не так, как те голландские сектанты, которые пишут просительные письма и ожидают успеха в непрерывной молитве. Леон Блуа в этом отношении тоже позволяет себе всякое и заходит так далеко, что не считает себя обязанным выражать благодарность донаторам. Он даже похваляется своей ingratitude eternelle[956].
Отец Штиллинга был строг, суров и, особенно после второго брака, даже несправедлив. Тем более благоприятное впечатление производит та почтительная робость, с которой сын говорит о нем. Стоики полагали, что природа обязана-де давать нам отца — хорошего ли отца, вопрос остается открытым. Юнг-Штиллинг, кажется, разделяет это мнение, хотя и на более высоком уровне. У него вообще едва ли имеются жесткие суждения. Его критика лежит скорее на отдалении, как и он сам отдалился от Гёте, которому был многим обязан — не только в годы его жизни, но и после смерти. Еще и сегодня многие читатели приходят к нему через Гёте, как то случилось и с моей матерью.
То, что ограниченность ума Штиллинга, несмотря на всю его добросовестность, не могла надолго удовлетворить Гёте, ясно как дважды два. Универсальная же свобода Гёте тоже не могла долго приходиться по вкусу Штиллингу.
Штиллинг жил с 1740 по 1817 год. В обширных воспоминаниях, которые он продолжал до самых последних дней, не встречается имя Наполеона. Политическая сфера вообще отсутствует или рассматривается мистически. Так, один раз исследуется вопрос, не следует ли рассматривать национальную кокарду как глаз «зверя из бездны».
