Николай Губернаторов - Скрытые лики войны. Документы, воспоминания, дневники
— Это была затея Ляха. А меня он подключил как представителя командования, поскольку все поляки знали, что я жил в одном доме с майором. И обставил Лях все как следует. В доме сделали приборку: помыли полы, позакрывали ставни. В общем, подготовили дом к продаже. Настоящую цену мы ему не знали, и поляки, в свою очередь, решили одурачить нас: купить дом по дешевке. В общем, продали и стали выручку делить. Лях ведь был в дивизионе, командовал расчетом минометчиков. В его расчете были одни казанские татары. Лях с ними жил дружно. Его они просто боготворили и на все были готовы ради Ляха. Но и Лях их в обиду никогда не давал. А меня эти татары называли «кунаком» и относились ко мне как и к своему командиру. Поэтому часть водки (злотые нам были не нужны) Лях отдал своим татарам.
«30 декабря Сегодня тревога все собираются на фронт уежаем Прощай отдых Сейчас начнем за Родыну «Ура!!!» крычать Ко мне прыходили те полякы за дом поблагодарили меня и ещо в прыдачу литр водкы дали выдать дешыво им достался Я чуть не провалился сквозь землю от стыда хотя я изрядно был п'ян Она меня т. е. Ядвига моя хозяйка поцеловала перед всей колоной танков а на танках сколько братвы было все полезли на карачках и крычат что то Что я со стыда не мог понять Мне кажется что и танкы улыбнулись они выдать в Челябинске не видели такого чуда и разврата А она стоит хотя бы хны улыбается Я пошол к головному танку и забрался на броню к своим хлопцам А она как не мазаная телега скрипит довидзення «кжешык» Она так меня звала»
На главном направлении
«31 декабря Остановились в лесу Мороз сильный был Холодно Вокруг сосен целую ноч танцевали… Вспоминал и теплую Ядвигу… Хотя не руская а поруски чувствуе все Спасибо ребята меня спасли дали мне бушлат. Я свою шубу отдал на н.п. а сам чуть с этим проклятым лесом не розпрощался Та ещо може почудю ато с кого будут смеятся Смерть за спиной а смеются другой раз стоит только нагадать какой небудь эпизод как все полезут со смеху»
— На передовой в лесу спасения от холода не было. Собьемся в одну кучу, чтобы хоть как-то согреться. Тот, кто окажется в середине, под грудой тел, имеет шанс немножко согреться и даже задремать. Но очень скоро звучит команда: «Хлопцы, меняемся!» Нижние с матюками выползают наверх, окоченевшие верхние стремятся забиться поглубже. Со стороны это похоже на клубок копошащихся червей. Но можно продержаться недолго. Потом начинаем бегать, выбирая, где снегу поглубже. А мороз такой, что от бега только устанешь, но не согреешься. Снова сбиваемся в кучу. И так до утра. Одеты мы были кто в полушубок, кто в шинели, на ногах кирзовые сапоги с портянками, на руках двухпалые (чтобы на курок было чем нажимать) рукавицы, на голове шапка из «рыбьего меха». Мерзли так, что одежды своей не ощущали.
«1944 кончился начался 1945 1 января Новый год а я дрожу по старому Бегаю где глубже снегу чтобы быстрей согреться До костра сядешь спину грееш а жывот замерзает и в желудку бекает как теленок К 12 ч. дня прывезли нам спирту по 40 гр. Так я чуть с кружкой не проглотил Не за что и спомнить начало 45 года… Я старшыну просил чтобы он мне водку выдал и за 46 г. Иначе я не согреюсь Хуже пыткы»
— Формальности и на фронте военными бюрократами соблюдались свято. Ведь водка полагалась только на передовой. Так вот, 31 декабря 1944 года, хотя мы уже прибыли на место, считалось, однако, что мы еще на передовой, поскольку занять позиции должны были только 1 января. Поэтому днем раньше нам водку не выдали. Правда, сто грамм на таком морозе не спасли бы, но хоть немного согрели…
«2 января Мне подвезло нашли старою землянку в лесу розложыли в ней костер Дыму не продышеш но хоч звезд не выдать мне кажется что они с меня смеются А Луна всю ночь рожу крывит Хорошо ей а здесь до слез Та плакать некогда смеемся друг с друга В землянке спать и думать нельзя»
— Как мы обрадовались этой землянке! Вымели из нее снег, укрыли со всех сторон лапником, немного обсыпали землей — земля мерзлая, много не надолбишь. А потом набилось в нее человек двадцать. Так что спать можно было в лучшем случае сидя. Пар от нашего дыхания замерзал сверху на бревнах. Эта наморозь подтаивала, с сосулек на нас капало, и эта влага коркой намерзала на нашей одежде. Согреться в такой землянке не согреешься, но и до смерти не замерзнешь. На следующий день мы устроили в землянке печку. Делалось это очень быстро. Берешь обыкновенное ведро, прорезаешь в нем ближе ко дну дырку размером с консервную банку. Потом вырезаешь дно примерно у двух десятков пустых консервных банок. Эти банки складываются друг на друга — получается дымовая труба. Все, печка готова. Но такую печку надо топить всю ночь. Правда, дров она много не требует, поскольку ведро нагревается, как и остывает, быстро. Если поблизости дров нет, разбиваем ящики из-под снарядов. Одного ящика как раз на ночь хватало.
А ведь тогда немало солдат замерзало насмерть. Было и такое, что замерзших после ночи оказывалось больше, чем убитых после боя. Очень много раненых замерзало прямо на поле, даже с легкими ранениями. Различали убитого и замерзшего так: у замерзшего солдата лицо всегда почерневшее. А под Сталинградом во время холодов надо было еще отличить нашего от немца. Тогда, чтобы хоть как-то согреться, немцы стаскивали одежду с наших убитых солдат, а наши — с немецких. Трупы всегда лежали вперемешку в немецкой и в советской форме, а хоронить их надо порознь. Среди немцев много рыжих, но у всех замерзших одинаково черные лица. Так мы различали по прическе: наши солдаты, как правило, все были стриженые, а немцы патлатые. Если среди наших кто-то попадался с длинным чубом, он мог запросто оказаться в одной могиле с немцами. Замерзших трудно хоронить. В какой человек позе замерзал, в такой и оставался. В мерзлой земле глубокую могилу не выдолбишь, а в неглубокую скрюченный труп не затолкаешь — то рука торчит из-под земли, то нога.
«3 января Сегодня нам тепло я даже уснул часа на 1,5 Поблизу рознюхали деревушку и снесли все белье лишнее т. е. вторую пару и променяли на водку И вот в связи такого дела в нас «таверна» загудела песни пляскы до утра
4 января Сегодня мы поехали на зависленский плацдарм Опять Висла в августе она лутших друзей моих забрала А сейчас январь и Варшаву надо взять только мы ее и возьмем «Ура» Меня оставили на одном к.п.п. где были одни «рамы» Я одну жымнул… Може ТТ. К 12-ти ночи подошла наша колона и я уехал на исходною»
— «Рамы» — это регулировщицы. «Может ТТ» — значит, могли расстрелять на месте. А произошло вот что. Наша разведка ушла вперед, а меня оставили на этом перекрестке, чтобы я встретил полковую колонну и дальше следовал с ней, показывая маршрут. При этом меня предупредили: на морозе можешь не торчать, погрейся где-нибудь в землянке, но с двенадцати ночи и до часу должен быть на перекрестке. Я и «грелся» до двенадцати, а колонна подошла на полчаса раньше. Всыпали мне тогда по первое число, но до «ТТ» дело не дошло — все-таки командование знало меня хорошо. В общем, простили. Хотя «по законам военного времени»… Пожалели, не расстреляли, но могли отдать под трибунал.
